Китайская эпоха перемен в контексте глобального посткапа. Эксклюзив

Каким может стать синтез «социализма с китайской спецификой» и социальных последствий четвертой промышленной революции?

В то время, как пятая колонна России на Западе широко обсуждается, о российской пятой колонне в Китае почти ничего не слышно. Упоминания о китайской пятой колонне в России также встречаются редко, не вызывая, как правило, большого интереса. Иными словами, в то время, как взаимовлияние и взаимопроникновение Запада и России налицо, и вполне поддается наблюдению и изучению, взаимодействия Китая и России пребывают в тени. Они не являются тайной, известны многие факты и примеры, но, в целом, эти взаимодействия носят иной, отличный от взаимодействий с Западом, характер, и, в силу этого, привлекают к себе меньше внимания в информационном пространстве.

Вопрос о причинах этих различий приведет нас, среди прочего, к анализу итогового документа VI пленума ЦК КПК XIX-го созыва (далее — VI/XIX), — Резолюции ЦК КПК об основных достижениях и историческом опыте столетней борьбы партии. Опубликованная в сокращенном виде 11 ноября, и в полном — 16-го, она посвященной основным достижениям КПК за период ее 100-летней деятельности, анализу полученного опыта и планам дальнейшего развития КНР под однопартийным руководством. Большинство толкователей этого документа ограничились только беглым знакомством с его краткой версией, и сосредоточились на очевидном, но вместе с тем и наименее интересном: на аппаратных причинах и следствиях победы группы во главе с Си Цзиньпином во внутрипартийной борьбе за власть, на том, насколько прочны ее позиции, и какие действия Си Цзиньпин предпримет в ближайшее время для закрепления и развития достигнутого успеха. Между тем, гораздо больший интерес представляет стратегия экономического и социального развития КНР.

Но в большинстве работ эта стратегия либо осталась в тени, либо рассматривалась упрощенно, с позиций соперничества и противостояния Китая с США, и исходя из их внешних различий, упрощенных до ярлыков, расклеиваемых в зависимости от симпатий анализирующего. Справедливости ради надо сказать, что анализировать открытые партийные документы КНР с точки зрения стратегических целей, поставленных руководством партии, вообще сложно. Во-первых, сложно устроена сама КПК, наполненная внутренней борьбой, в которой победа любой из группировок всегда оспаривается, и никогда не бывает окончательной, сводясь, в конечном итоге к сложной системе противовесов и компромиссов. Во-вторых, документы такого рода и не содержат стратегии, как таковой, а являются отчасти ритуально-официозными конструкциями, очерчивая допустимые идеологические берега и фразеологию, отчасти сборниками руководящих указаний самого общего характера для функционеров на местах. Искать стратегию в них приходится, скорее, между строк, чем в тексте. И, наконец, в-третьих, планы китайского руководства не абсолютны. Им противостоят контрпланы, борьба которых с планами Пекина ведется в рамках глобальной борьбы ТНК против государств, о чем упоминалось во всех трех статьях, посвященных взаимовлиянию России и Запада: «Как бороться с российским влиянием в постсоветских странах», «Russia as business, business as usual» и «А чья колонна-то?». Там же обосновывались еще три положения, важных для понимания специфики российской-китайских отношений, на всю глубину их перспективы:

— Де-факто Россия не вполне государство. Это высокоресурсная территория, управляемая группой ОПГ, претендующих на международное признание. Такая специфика вызывает постоянные проблемы в отношениях любых государств с Москвой, поскольку ОПГ по самой своей сути ведут войну с любой государственной системой, стремясь проникнуть в нее, и взять под свой контроль, хотя бы частично.

— Но эта же особенность, в сочетании с большим набором сырьевых ресурсов, расположенных на контролируемой Москвой территории, делает Россию привлекательным партнером для разного рода ТНК, которые, в настоящее время, ведут борьбу со старым мироустройством, в котором государства являются субъектами высшего уровня. Цель этой борьбы — сброс с ТНК бремени государственных социальных обязательств, и отмирание лишенных ресурсов территориальных государств, как неэффективной в современных условиях формы социальной организации. Иными словами, Запад расколот на два лагеря: Запад государственный и Запад корпоративный, находящихся в сложных отношениях, сравнимых с отношениями старого феодального класса, и новой, нарождающейся буржуазии. Впрочем, территориальное государство, как таковое, и есть, в большой степени, наследие феодализма.

Опираясь на эти положения, мы можем приступить к анализу природы современной КНР, и ее места в глобальном мироустройстве.

Что такое «социализм с китайской спецификой»?

Следом за принятием резолюцииVI/XIX, в теоретическом журнале ЦК КПК «В поисках истины» (求是 — Qiushi) вышла статья Си Цзиньпина «Настойчиво вооружать всю партию марксизмом и его китайской теорией новаторства». Статья была скомпилирована из отрывков выступлений Си разных лет, начиная с 2012 года, то есть, с момента вступления его в должность Генерального секретаря ЦК КПК.

По сути, это, во-первых, цитатник — сборник мудрости, которой Си, получивший на VI/XIX официальный титул 掌舵 – «держащего штурвал» (титул Мао Цзедуна звучит как 舵手 – «управляющий штурвалом», то есть с Си он соотносится как вахтенный начальник с рулевым, почувствуйте разницу) делится с младшими однопартийцами со страниц центрального партийного органа для функционеров — для масс есть «Народная ежедневная газета» (人民日报 – Rеnmin Ribаo). Право выступить с таким цитатником обозначает и новый, повысившийся статус Си, лишь на одну ступеньку ниже статуса Мао, но Мао мертв, а Си жив. А, во-вторых, и это куда интереснее, статья — играет роль путеводителя и сборника примечаний для работы с более сложным и обширным документом — полным текстом «Резолюции…»

Рассмотрим наиболее существенные для нас моменты из статьи Си.

Прежде всего, в перечень составляющих марксизма-ленинизма с китайской спецификой приведенный СИ, по-прежнему входит, среди прочего, и концепция «трёх представительств» (三个代表 – san ge daibiao), и этот факт специально подчеркивается.Концепция была сформулирована на XVI съезде КПК в ноябре 2002 года в докладе Цзян Цзэминя, незадолго до его ухода с высших партийных и государственных постов. Большинство комментаторов расценили это как примирительный жест Си в сторону Цзян Цзэминя и его группы поддержки, с которой у него сложились непростые отношения. Но все гораздо сложнее, что подтверждает и сопоставление статьи с резолюцией VI/XIX. Смысл концепции, открывшей путь в партию представителям средней и крупной буржуазии — управляемая корпоратизация КПК, и КНР в целом, и резолюция VI/XIX, а также статья Си подтверждает неизменность этого курса, сформулированного в 2002.

В этой связи уместно вспомнить и статью «Пожалуйста, поймите, что Китай — это не Советский Союз», вышедшую в Qiushi в мае 2012, на излете Ху Цзиньтао и перед уже предрешенным приходом Си Цзиньпина, избранного Генеральным секретарем ЦК КПК с 15 ноября. Оригинал статьи, за давностью лет, к сожалению, уже недоступен на сайте журнала, но переводы в Сети найти можно.

В качестве главного отличия автор статьи, сотрудник Китайского института международных проблем, указывал на неантагонистический характер отношений США и Китая, что принципиально отличало их от советско-западного антагонизма. С 1979 года, после победы сторонников Дэн Сяопина, разработавшего принцип «социализма с китайской спецификой», над группой Хуа Гофена, Китай стал партнером США, в то время как СССР до самого пика кризиса, завершившегося его распадом, оставался их стратегическим противником.

Казалось бы, кивнув на растущий в последние годы антагонизм Вашингтона и Пекина, можно утверждать, что этот тезис не выдержал испытания временем. Но это не так — тезис о принципиальном неантагонизме Китая и США остается в силе и сегодня. Иной вопрос, что, во-первых, внутри Запада набрал силу внутренний, государственно-корпоративный антагонизм, а, во-вторых, внутри обоих миров, и государственного, и корпоративного,есть соперничество и борьба за сферы влияния и ресурсы, притом, крайне жесткая.
Наконец, необходимо внести уточнение: если в число ключевых задач КПК уже почти 20 лет входит управляемый государственно-корпоративный переход, с минимизацией потрясений, и с прогнозируемыми результатами, то чем, собственно, являются сейчас КПК и КНР? Все еще тандемом правящей партии и управляемого ей государства, или многоуровневой корпорацией? Ответ на поверхности: уже не первое, еще не второе. При более внимательном взгляде становится очевидно и то, что вторым, по крайней мере, в обозримом будущем, не станет вторым в полной мере, а станет чем-то третьим. Китай — уникальный случай попытки перейти из государственной эпохи в корпоративную осознанно и планово, но китайская специфика порождает на этом пути третий мир, не равный ни первому, ни второму, и не способный стать гармоничной частью ни одного из них, а существующий рядом с ними. Это превращает государственно-корпоративные шахматы в преферанс, с участием третьего игрока, и порождает еще одно измерение системных конфликтов.

Продолжим, впрочем, анализ статьи Си Цзиньпина. Вторым важным тезисом, который ее автор стремится довести до читателей, является непрерывность и универсальность марксизма, как методологического подхода и инструмента сборки, способного успешно сводить в единое целое, множество факторов, многих из которых совсем недавно, а тем более, во времена основателей марксистской теории просто не существовало. «Марксизм с китайской спецификой» — одна из таких сборок, способных ответить на вызовы времени в конкретных условиях Китая, и для Китая. Она, безусловно, не единственно возможная, но на практике политическая воля, необходимая для ее создания и практического применения, проявлена пока только в рамках КПК. Это обосновывает ее право на власть в КНР, и возлагает на китайских коммунистов историческую ответственность глобального масштаба.

Надо сказать, что в таком подходе есть рациональное зерно. Системное отношение к теории, притом, на всех уровнях, резко контрастирует с западным подходом, где попытки осмыслить природу нынешнего глобального кризиса весьма разнообразны, но фрагментарны, и совершенно не складываются в единую картину, позволяющую глубоко осмыслить причины и последствия происходящего. Наиболее заметной западной попыткой понять природу корпоративного перехода стала, пожалуй, книга Шваба «Четвертая промышленная революция, но и ей не хватает системного теоретического подхода. В результате, Шваб зацикливается на частностях, не достигая уровня их системного обобщения. Еще менее убедительно смотрятся российские работы, пытающиеся хотя бы краем затрагивать эту тему. Основанные, по большей части, на смеси конспирологии и архаики, они интересны лишь в той мере, в какой фильм про Стеньку Разина и княжну, снятый в городе Арбатове, при косвенном участии Адама Козлевича, помогал понять мотивы, двигавшие его создателями.

Китай, Запад и Россия

Вернемся, однако, к месту Китая в формирующейся системе глобального посткапитализма. Оставив пока в стороне Россию, попробуем разобраться в том, что происходит между Китаем и Западом.

Первое, что бросается в глаза — их глубокое взаимное непонимание, вызванное разницей ценностных наборов и порождаемых ими типов социальных связей.

Современное общество западного типа, которое можно назвать «капиталистическим» (что очень условно, но мы прибегнем к этому просто для краткости) основано на вере в высшую ценность частной собственности, включая собственный труд, и в праве собственника распоряжаться ей по своему усмотрению. По сути, в этой системе ценностей «обладать» — значит «быть» и «жить», в социальном, а не чисто биологическом плане. Такой подход не имеет ничего общего с жупелами критиков, не понимающих сути западной культуры — с пресловутой «бездуховностью Запада» и «всевластием денег». В действительности, примат частной собственности, выросший из протестантской этики, позволяет сформировать по-своему очень высокоморальное общество. Хотя, как и во всяком обществе, основанном на принципах, а не ситуативном прагматизме, некоторые его особенности кажутся абсурдом стороннему наблюдателю, живущему в ином ценностном поле. Такое общество позволяет выстроить стабильные горизонтальные связи, основанные на равных правах любой собственности, из чего затем вырастает равенство вторичных прав, вытекающих из управления ею. На пике развития такого типа отношений горизонтальные связи формально равных перед законом хозяйствующих субъектов преобладают, играя ведущую роль.

Но возможно, как вариант, и более архаичное устройство социума, условно — «феодальное», хотя и это грубое, вводимое лишь для краткости упрощение. Такое общество основано на традиционной патриархальной вертикали, которая гарантирует взаимные права и обязанности всех ее членов. В рамках этой вертикали, в числе прочего, волей сверху может быть защищена и собственность. Это полезно для успешной хозяйственной деятельности, но такая собственность будет иметь иную социальную природу, а ее защита носить нишевый и ситуативный, то есть, в принципе, необязательный характер.

Оба варианта социального устройства в чистом виде встречаются лишь чуть реже, чем сферические кони в вакууме. Любое современное общество имеет уникальный, притом, двойной, в рамках двух вариантов социальной организации, описанных выше, набор горизонтальных и вертикальных связей. Такие наборы, и взаимовлияния в них, постоянно изменяются, хотя их общие контуры долговременны, очерчивая рамки экономических формаций.

Так вот, на очередном витке технологического развития мир подошел к точке, в которой все существующие наборы таких связей должны быть переосмыслены, и приведены в соответствие с ограничениями и возможностями новых технологий. Это и есть переход от капитализма к следующей, посткапиталистической формации — а не откат к феодальной, чем были все «социалистические» эксперименты XX века. Некоторое представление о проблемах, которые предстоит решить в ходе этого пересмотра, можно получить из книги Шваба, упомянутой выше.

Но тут есть три важных момента. Во-первых, каждое общество подходит к этой точке со своим набором социальных связей, и эти наборы существенно отличаются. Как следствие, для синхронизации разных обществ с новым глобальным уровнем технологий необходимы разные реформы. Во-вторых, новые наборы социальных связей в рамках новых обществ, сформированных на новых, совершенно иначе организованных пространствах, тоже будут разными. И наборы связей между этими обществами, число которых будет заведомо больше двух, будут разными. Наконец, в-третьих, нужно честно признать: мы пока не знаем, каким будет новый глобальный социум, выстроенный на фундаменте новых технологий. Есть масса предположений и теорий ad hoc по частным вопросам, но нет ни общего видения, ни общей теории такого общества — или, если использовать китайскую терминологию, упоминавшуюся выше, нет набора марксизмов, способных описать его с достаточной полнотой.

По всем этим причинам ожидания того, что китайские реформы будут копировать западные, лишены оснований. Более того, актуальный набор социальных связей в китайском и западном социуме настолько разный, что конечный продукт реформ тоже будет сильно различаться. Кстати, даже такой, китайско-западный дуалистический подход, тоже грубое упрощение. Оба социума неоднородны, и это большая проблема для каждого из них, хотя общее ядро в каждом из них все-таки есть.

При этом, если КПК пытается контролировать ход реформ в КНР, то на Западе мы наблюдаем стихийную эрозию протестантского капитализма. И то, и другое порождено стартовым набором социальных ценностей и связей. Китайские коммунисты директивно перестраивают общество, сплачивая его, и осторожно перераспределяя материальные потоки. Ровно то же, но иными методами, по причине изначального преобладания горизонтальных связей, происходит на Западе: система социальных пособий и гарантированный минимальный доход, маячащий в перспективе и есть перераспределение, правда, не все, и не самое важное, а лишь его видимый нижний этаж.

Оба этих пути небезупречны, и оба мира, западный и китайский, критикуют друг друга с позиций своих ценностей, слабо понимая при этом ценности оппонента. Запад критикует Китай за авторитаризм, Китай — Запад за нерациональную и недопустимую, за гранью преступной халатности, разболтанность. При этом, китайские реформы и в самом деле опираются на жесткую полицейскую диктатуру, а западный путь ведет, помимо всего прочего, к социальной эрозии, когда высшую ценность западного общества — собственность, размывают, подменяя правами «человека вообще». Такая подмена, выдаваемая за торжество гуманизма и большой шаг вперед, в действительности являет собой архаику, вытащенную прямо из нижнего палеолита. Человек, прежде всего — социальное существо. Реальный Маугли, сформированный, как личность, вне человеческого социума, будучи человеком формально-биологически, не был бы им, по существу. Причем, Маугли — очевидная гипербола, реальные же требования, предъявляемые к социально приемлемому члену общества, гораздо жестче, и рамки допустимого —гораздо уже. Так вот, эти рамки, западные и китайские, а также российские, сильно не совпадают.

Именно в этом несовпадении и скрыты ответы на вопросы, поставленные в начале статьи: почему в то время, как пятая колонна России на Западе широко обсуждается, российская пятая колонна в Китае совершенно не видна, а упоминания о китайской пятой колонне в России звучат очень глухо.

Тут все довольно просто: западное общество, в силу его тяготения к горизонтальному устройству, более вариабельно, и россияне, с их криминальным мышлением, способны вписаться в него, хотя и в маргинальных ролях. Китайское общество регламентировано жестче, пришельцу извне вписаться туда сложно, а местные помнят, насколько опасно сотрудничать с Москвой и как легко она предает вчерашних союзников. История со сдачей Хрущевым Мао Цзедуну всей советской агентуры в Китае, что обрекло на смерть десятки тысяч людей, китайцами не забыта, и урок ими твердо усвоен: нельзя ни в чем доверять аморальным уголовникам, всякое сотрудничество с ними — токсично и опасно, причем, для Китая, в силу специфики его устройства, это верно в несравнимо большей степени, чем для Запада.

Что касается России, то в ней китайцам просто не с кем работать вне своего этнического сообщества, поскольку россияне, за единичными исключениями, не являются социально годным, по китайским стандартам, человеческим материалом. Как следствие, китайская пятая колонна в России, несомненно, есть, но вынужденно носит замкнутый этнический характер, взаимодействуя с российским социумом через коррумпированных чиновников разного уровня, от нижнего, и до самого высокого.

Сергей Ильченко,

для Newssky