Пригибая «мыслящий тростник»*. Ч. 1. Эксклюзив

Очерк международных отношений. Пролог

Прогнулись бы, если бы не прогибали!
Почти как Фемистокл

Это имело время и место быть…

С.Войтович

Прозрение

— А-у!

— Какой приятный тембр. Господи, неужели я в раю? Как же это могло произойти? Ни черта не помню. А я ведь такой молодой и перспективный чиновник.

— А-у-у!

— Согласен. Навряд ли в рай. В раю у меня точно не трещала бы так башка. Да и приворовываю я на службе. Есть грешок. Чистилище?

— А-у-у-у! — и тут же холодок пробежал по спине, мелкая дрожь моментально достигла и пронзила конечности.

— Нет. Все-таки пекло! Правда, какое-то удивительно мокрое. — подумалось мне, когда вдруг пришло осознание, что что-то влажное и слизкое уже некоторое время странным загадочным баском кряхтит над ухом, и при это нахально скоблит мою щетину, а затем, по всей видимости неудовлетворенное достигнутым результатом, переключилось и на всю площадь моего большого круглого лица.

— Тихо! Тихо! Сдаюсь! Каюсь! — отмахивался я, сознание пробуждалось, и уже начали закрадываться в раскалывающееся от абстинентного синдрома темечко подозрения, что я скорее всего спал, а теперь по какой-то причине меня будят не совсем обычным способом.

Глаза наотрез отказывались открываться, но что-то, или кто-то упорно продолжал мокрую пытку, размеренно водя по моему несчастному отекшему лицу какой-то кисточкой, что ли. Через пару минут один глаз все-таки удалось с трудом разлепить, ну а за ним уже моментально автоматически открылся и второй. А потом оба так же быстро закрылись, вернее, зажмурились.

— Нет, ну точно ад! Ведь не может же меня так сильно подвести зрение.

— Гав! Гав! Гав! — начал я различать первородные звуки несколько в ином ракурсе.

— О, судя по всему надежда есть! Слух, по всей видимости, также начал возвращаться. — я снова рискнул приоткрыть глаза, и моментально чуть действительно не попал в ад, вернее, я чуть не умер от ужаса — на четвереньках передо мной стоял покрытый короткой шерстью Юрий Николаевич Жюль, смотрел в упор и лизал мое лицо, громко посапывая и периодически прерываясь на нервное недовольное рычание.

Хмель на мгновение отступил, я встрепенулся, вскочил, и огляделся вокруг.

— Да, это явно не Юрий Николаевич. Слишком мал. Но как похож! — подумал я, ощупывая свое помятое слизкое лицо. — Бульдог! Но у меня ведь нет бульдога. Вот в чем загвоздка!

— Неужели после вчерашней попойки Бог таки наказал Жору за беспробудное пьянство, и наградил собачьим обличьем? — продолжал я свои тяжкие измышления под прессом головной боли и тошноты. — Вправду сказать, не самый плохой для него вариант.

— А может, я просто купил вчера пса и ничего не помню? Рассматривал я разные варианты. — Хотя, вряд ли. Уж то, что на каком-то этапе у меня совершенно закончились деньги, я помню совершенно отчетливо.

— Собака, ты чья? — спросил я хриплым шепотом, когда наконец-то обрел дар речи и смог выдавить первые пару слов, подымая и застегивая рубашку, которая почему-то валялась тут же, рядом, на полу. Пиджак вообще пребывал в плачевном состоянии. Видимо, ночью он мне послужил вместо подушки.

— А, впрочем, я догадываюсь. Действительно, это просто поразительно, как собаки похожи на своих хозяев. Надо же, такой же толстый на кривых ножках. Не зря меня чуть кондрашка не хватила.

— Может расскажешь, где я, и как тут очутился? — спрашивал я невинное животное, застегивая ширинку брюк, последний атрибут моего нехитрого гардероба.

— Гав! — и бульдог тут же занял мое место на лавке, расположенной в углу чьей-то незнакомой кухни.

— А, так это я занял твое законное место? Ну, извини. Ни черта не помню. Ты симпатичный парень. — и я почесал толстенькое брюшко моего нового знакомого.

— Я на кухне шефа! — таков был результат с виду несложного, однако давшегося мне совсем непросто анализа, произведенного далеко еще не пришедшем в норму утомленным умом. Однако факт схожести бульдожка с Юрием Николаевичем, привел меня именно к такому неутешительному выводу и больше не оставлял никаких сомнений в сделанных мной выводах.

— Какой кошмар! — я стоически, с дикой головной болью, ужасом и в то же время некоторым любопытством в любой момент ожидал неминуемой расплаты — появления хозяев загадочной кухни. Ведь напуганная моим бурным пробуждением собака несколько раз довольно громко гавкнула, и только потом оценила отсутствие угрожающих мотивов в моем поведении, вскочила на лавку возле меня, и с видом обиженного хозяина улеглась на лавку.

— О! А вот и она, эта самая неминуемая расплата! — сначала за стенкой, а потом и в коридоре послышались явные признаки движения одухотворенной субстанции, судя по щелчкам тумблеров, включающих свет.

— Все! Я пропал! — в отчаянии я подвинул своего нового знакомого на кушетке, лег рядом с ним в обнимку, не снимая и так уже прилично измятый пиджак, накрылся каким-то покрывалом, а может и скатертью, которая попала под руку, и притворился спящим. Только заячье сердце в груди колотилось как бешеное, барабаном стуча в измученные жесточайшим похмельем виски.

События не заставили долго ждать своего развития. Произошло самое худшее, что только можно было предположить. На зов домашнего любимца прибежала хозяйка, отвернула одеяло, а я тем временем приоткрыл почему-то только один глаз, видимо так было вполовину менее стыдно.

Она некоторое время молча смотрела на мою осунувшуюся физиономию, мутный, красный, немигающий от ужаса глаз, бульдога, торчащего у меня из подмышки, видимо оценивая обстановку. Затем развернулась, и без единого звука, гордо покинула кухню, плотно прикрыв за собой дверь. А я остался ждать приговора.

— Ну что? Кажется, я совсем пропал? Сейчас милицию позовет. — снова обратился я к своему новому щетинистому другу, в отчаянном ступоре замерев на кушетке.

У меня были все основания полагать, что только что меня застукала известная на все министерство своим деспотизмом жена шефа, о вредном характере которой по нашему управлению, да и не только, ходили просто невероятные легенды.

Да, Юрий Николаевич любил выпить. Ну была у него такая слабость! Можно даже сказать, что долгие годы службы на благо родины, он был вполне преданным своему делу пьяница. Но вот скажите мне, как же можно насильно запирать мужа дома и не пускать на работу после очередной, особенно удачной пьянки?! В чем же муж виноват, если, начиная с комсомольской юности, а затем и на государственной службе, приходилось работать в основном при помощи печени, которая почти за тридцать лет карьеры шефа значительно подросла. И даже очень значительно!

Хотя в оправдание жене конечно нужно отметить, что пил шеф практически каждый день, а на работу она не пускала его только изредка. Когда особо отличится.

Но вот что мне теперь ждать от человека, который насильно запирает мужа дома и не пускает на работу с бодуна? — я просто терялся в догадках.

Я ждал, а бульдог, переживший тяжелые ночные лишения, мирно посапывал на любимом месте.

— Но какое все-таки редкое сходство с Юрием Николаевичем! И во внешности, и в характере. Просто одно лицо, ну, или морда, уж и не знаю как правильней. Все равно довольно добродушная, даже несмотря на показную строгость. — продолжал я обнимать своего бессловесного партнера по узкой кушетке.

Минут через пять, когда в дверном проеме появилась знакомая лысая голова Юрия Николаевича, я понял, что не ошибся практически во всех своих предположениях.

— Спасен! — с облегчением подумал я. — Ну какой я все-таки умный. Не зря славлюсь аналитическим складом ума среди друзей и на работе.

За головой появилась волосатая рука и взмахом поманила меня за собой.

— Пойдем в гостиную. Сын скоро проснется, ему в институт рано вставать. — глухо прошептал шеф прокуренным баском. Судя по тому, что громких криков слышно не было, я надеялся, что гроза на этот раз прошла мимо.

Юрий Николаевич провел меня в гостиную и усадил на мягкий диван.

— Ты тут посиди, только тихо. — наставлял меня шеф. — А я пока пойду с Тимкой пробегусь.

-Да, хороший у вас пес. Это он Тимка? — решил уточнить я.

— Он. Единственный, кто меня тут ждет и любит. Ты на его месте сегодня спал. — в глазах шефа мелькнули определенно теплые чувства.

— Вот железное здоровье у человека. — тут же подумалось мне. — Всю ночь куролесить, а утром пробежка с собакой. Можно только позавидовать старой комсомольской закалке.

Как только за шефом захлопнулась дверь, я сразу же начал с большим трудом, в уме восстанавливать события вчерашнего дня.

— Обычный рабочий день мелкого чиновника: письма, переводы, приказы, протоколы, договора. Это до обеда! Ну, а после был обычный послеобеденный сабантуй, который не предвещал никакой беды. Бутылка армянского коньячку на троих, заботливо выписанная под какую-то очередную выдуманную делегацию в Укрспортобеспечении.

А вот затем кто-то постучал в заблаговременно запертую дверь нашего кабинета. И стучал довольно настойчиво. Пришлось все попрятать и открыть. Очень удивились, потому что оказалось, что мы не пускаем к себе нашего самого главного шефа. А он к нам практически никогда не заходил — предпочитал вызывать по телефону.

Зашел Юрий Николаевич, немного покружил по кабинету, поспрашивал о работе, а затем, когда Элина, которая его на дух не переносила, все сообразила и вышла, спросил напрямик:

— У нас что-нибудь есть? — и выдал неопределенный жест своими толстенькими пальцами-сардельками.

Ну, этот-то жест мы сразу поняли и правильно. Ведь было понятно, что зашел он не случайно. Было скучно, случился такой момент, что никого еще в этот день развести на снаряд не удалось, вот и решил прощупать подчиненных.

— Резерв для главного командования у нас всегда в наличии! — отрапортовал Василий, и мы были приглашены счастливым, воспрявшим в своих расчетах шефом в Мекку зеленого змия — в его кабинет.
Пришлось сбегать на базар за его излюбленным лакомством — беляшами и солеными огурцами. Денег на закуску он конечно не дал — гордость никогда не позволяла бывшим комсомольцам пить и закусывать за свои. А на нашу нищенскую зарплату как раз только беляши с огурцами и вырисовывались.

Шеф в этот день долго держался, зашел к нам только около четырех. Пока на базар сходили, пока отмыли грязную посуду, то по первой подняли только около пяти. По Васе можно часы выставлять, и ровно в шесть вечера он пропал — сбежал по-джентельменски, не прощаясь, домой. Потом заходили какие-то люди, приносили сначала бумаги на подпись, а потом дополнительные угощения, и банкет сильно затянулся. Затем были еще какие-то потерпевшие, но это уже туманно.

Во сколько мы с шефом покинули боевой пост, я не помню, но когда вышли из здания министерства, обходиться друг без друга, во избежание неизбежного падения, уже не могли. Ну, прямо как сиамские близнецы — срослись в едином порыве. Слегка полирнувшись жигулевским, двинулись в сторону метро. А дальше колоссальный провал… Амнезия!

На этом я был вынужден оставить рассуждения и воспоминания, так как они становились все более сложными, туманными, а при этом и совершенно бессмысленными, ведь из-за напряжения последних, что-то еще соображающих извилин, которые не были в отключке, головная боль практически удесятерялась. Поэтому я просто сел на диван, положил руки на колени, и тупо уставился в полированную стенку фанерного гарнитура с блестящими ручками, советского образца, отдавшись на волю судьбы, напряженно ожидая продолжения и завершения не в меру затянувшегося банкета.

Была конечно слабая надежда на то, что новой встречи с супругой шефа удастся избежать, что мне-таки удастся тихо и мирно отсидеться в гостиной. Однако женское коварство не знает границ! Как только за шефом грюкнула дверь, хозяйка тут как тут нарисовалась в гостиной. Сначала она ничего не говорила — делала вид что ей что-то срочно понадобилось в шкафу, а затем и в трюмо. Дефилируя с сомнительной целью вдоль гарнитура с блестящими ручками, она перекладывала какие-то вещи из одного ящика в другой, и при этом периодически бросала на меня презрительные, хотя и явно любопытные взгляды. А мне ничего не оставалось как застыть, и внимательно следить краешками глаз за ее перемещениями, практически немигающим взглядом, чтобы ни на мгновение не выпустить потенциальный источник опасности из виду.

— Блин! Нужно ей наверное что-нибудь такое умное завернуть, чтобы подуспокоилась, расслабилась чуть-чуть. Или смешное?! А то она как-то нехорошо передо мной ходит. Ну прямо как солдат на плацу, выбивает дробь своими маленькими пятками. И спина напряжена, как струна натянута. Как-то слишком прямо, нехорошо ее держит. Вот если бы сутулилась, тогда да. Проснулся человек, на работу не хочется, сутулится себе потихоньку, об утреннем кофе мечтает. А тут я ее явно не вовремя подвозбудил! Но что же все-таки необходимо сказать? Ведь можно наоборот, все усугубить, благодаря моему чертовому врожденному косноязычию. — размышлял я, упорно не выпуская потенциальную угрозу из поля зрения. — Или все-таки лучше молчать? Голова гудит как колокол, еще сморожу какую-нибудь пошлость случайно, и к ее первому впечатлению от помятой внешности, растрепанной прически и неопрятной одежде в бурых застарелых пятнах темного происхождения, добавится также уверенность, что ее муж привел ночевать в дом идиота.

— Не, второй вариант все-таки безопасней. — решил я наконец. — Лучше не провоцировать. Ведь по слухам она стопроцентная ведьма!

Со стороны наверное могло показаться, что я нахожусь в сомнамбулическом состоянии, и несколько слабо реагирую на внешние возбудители. Однако должен признаться, все было как раз совсем наоборот. Мое молчание было совершенно обманчивым.

— И когда этот чертов Тимка справит свои естественные потребности и притащит Юрия Николаевича назад домой?! — была основная нить моих хаотичных размышлений в эти минуты. — Ну что этому псу там разгуливаться особо? Раз, два, и в дамки! То есть домой. Мне просто как воздух был необходим Юрий Николаевич. Хоть и плохонькая, а все-таки защита!

Я вздохнул с искренним облегчением, когда хозяйка через несколько минут, показавшихся мне вечностью, наконец-то покинула с гордо поднятой головой комнату — в воздухе в гостиной стоял запах грозы, а теперь пронесло, запахло вроде бы как свежестью и озоном.

Однако я рано радовался. Не тут-то было! Она многократно заходила и выходила — тонкое женское чутье ее не подвело. Это первый, разминочный раунд прошел в молчании. Присматривалась! А сейчас я молча ожидал неминуемой бурной развязки.

— Почувствовала, зараза, мое крайнее смущение и неловкость, и сразу же решила ими подпитаться. Вот, блин, не повезло! — про себя сокрушался я. — И еще все происходит на ее законной территории. Вот это я таки попал!

Однако я снова ошибся, что со мной редко происходит. Все последующие раунды оказались такими же гробовыми, как и первый. Все тот же взгляд злюки, поджаривающий жертву на медленном огне презрения. Под конец уже я хотел на нее заорать:

— Ну сколько можно издеваться, ходить туда-сюда? Скажешь ты мне хоть слово?

Однако я отлично понимал, что дискуссию развязывать не стоит — это грозило фатальным поражением. Моя позиция была абсолютно ущербной и проигрышной. Пускай лучше давит презрительным молчанием, а то от криков моя бедная голова может просто разорваться в клочья.

И только во время своего последнего рейда по комнате, уже перед выходом в коридор, она задала свой сакраментальный вопрос:

— Как вам спалось?

— Спасибо, я неплохо устроился. — коротко отпарировал я.

— Не сомневаюсь! — и наконец-то навсегда покинула пределы гостиной, громко хлопнув дверью.

Оказалось, что спас меня сын Юрия Николаевича, который наконец-то пробудился, и мать пошла готовить ему завтрак, оставив своего пленника в покое.

Минут через десять вернулся с прогулки Юрий Николаевич, а еще через некоторое время в проеме двери показалась его круглая лысая голова со светло-буряковым мордоворотом.

— Кажись, пронесло! Идем завтракать. — позвал меня шеф.

Счастливый, опорожнившийся бульдожек мирно хрюкал на любимой, вновь обретенной кушетке, жена где-то в недрах квартиры собиралась на работу, а сын в это время паковался в университет.

Самое время было приложиться к соблазнительно пахнущей яичнице с луком, но шеф, совсем без царя в голове, хитро, с заговорщицким видом, приложил свой указательный палец-сосисочку к губам, и прошептал:

— Тс-с! — по его довольному стеклянному взгляду я понял, что вместе с ним проснулся и маленький чертик в душе, грызет печень и требует утреннего жертвенного приношения, продолжения променада.

— А может не стоит? — тихонько попытался я его вразумить. — А вдруг зайдет?

— Все под контролем! Ты что, сомневаешься в своем руководителе? — уверенно отмахнулся от меня Юрий Николаевич своей коротенькой рукой, и полез в тайник позади холодильника, откуда и извлек початую бутылку водки.

— Подозреваю, что если она нас сейчас обнаружит, то запрет в квартире до вечера вдвоем. — решил пошутить я, однако по недовольному взгляду шефа понял, что не совсем удачно. Тем не менее, первая же рюмка значительно улучшила его настроение и он начал наполнять стопки уже намного увереннее.

Я утром никогда не пью, но после всего пережитого в это странное утро, решил изменить заветному правилу, и дрожащей от последствий употребления спиртуоза рукой, потянулся за первой в это утро рюмкой. А дальше все действительно пошло уже несколько полегче.

В этот раз пронесло. Через некоторое время за хозяйкой и ее сыном хлопнула дверь, а мы мирно допили бутылку водки. Вообще-то, я считаю похмелье заслуженным наказанием за грех пьянства, но в этот раз просто не мог не поддержать начальника с огромной печенью, да и действительно полегчало.

— Ну что, а теперь на службу! — с печальным вздохом подытожил завтрак Юрий Николаевич, когда последние капли утреннего нектара иссякли, и выдавить из бутылки было уже ничего невозможно. И мы начали собираться на работу, которая официально уже работала добрых полчаса.

— Подожди. Не спеши! — неожиданно остановил меня шеф, ка только мы оставили его гостеприимные пенаты в полное распоряжение бульдожка.

— Что, забыли что-то? — спросил я.

— Да нет, все на месте. Но тебе не кажется, что чего-то все-таки не хватает? — поинтересовался шеф.

— Не знаю. Вроде бы как все на месте. — нейтрально ответил я, нервно оглядывая себя и окрестности, в глубине души уже конечно понимая, куда он клонит. Соседство гастронома возле места, на котором мы остановились, говорило само за себя.

— Предлагаю слегка развить удачное утро? — логично предложил шеф.

— Ой, я без закуски водку не пью. Может, до работы дотянем? — я попытался его образумить.

— Не переживай, и до работы дотянем! — парировал неугомонный Юрий Николаевич, самоуверенно переступая порог гастронома.

Покинули мы гастроном, отхлебывая из горлышка слабоалкогольный напиток джин-тоник, производства пивзавода «Оболонь». История повторилась снова, как только мы вышли из метро возле центрального стадиона. На подступах к работе нам попался еще один, хорошо прикормленный Юрием Николаевичем, подходящий гастроном.

К половине одиннадцатого мы таки добрались до работы, в самом что ни на есть рабочем настроении. Как только зашли в здание министерства, собираясь на лифте взмыть на родной пятый этаж, как к нам в кабинку вбежал начальник рангом пониже, заместитель Юрия Николаевича. Марк Михайлович явно шпионил и ждал нас полтора часа за углом.

— Вот любопытный-то! Всегда нос по ветру держит! — сразу подумалось мне. — И разглядывает так внимательно. Представляю, какой после бутылки водки и двух джин-тоников духан в этом лифте стоит. Нет, не отвертеться!

— Добрый день, Марк Михайлович! — взял инициативу и себя в свои руки Юрий Николаевич. — Что у нас? Форс-мажоров нет?

— Юрий Николаевич, все спокойно. — докладывал зам шефу. — Приказ о приеме французской делегации готов, контрольные вопросы все закрыты, документы на визы для сборной по гребле подготовлены.

— Ну и отлично! Вы большой молодец, Марк Михайлович! — похвалил Юрий Николаевич, поощрительно похлопывая надежного исполнительного заместителя по плечу, и на удивление уверенной походкой скрылся за дверью своей приемной.

— А вы, Сергей, не могли бы ко мне зайти? Я хочу вас кое о чем спросить. — словил-таки меня Марк Михайлович, когда я уже практически спрятался за дверью нашего с Васей и Элиной кабинета.

— Одну минуту, только куртку повешу. — единственное, что оставалось мне на это ответить.

Допрос длился минут сорок, но держался я как настоящий советский партизан. Ни в чем не сознался. Главное, что мучило Марка Михайловича, это почему мы пришли с шефом вместе утром, и не ночевал ли я случайно у него. Наше совместное появление на работе утром навеселе разожгло его любопытство и возбудило подозрения. Но я не раскололся — все отрицал, и настаивал, что абсолютно случайно и неожиданно встретил шефа перед входом в министерство.

Меня отпустили на рабочее место, но опытный госслужащий решил устроить перекрестный допрос. Тут же побежал удовлетворять свое любопытство к Юрию Николаевичу, который был тоже не первый год на службе, и, в отличие от меня, ничего и не думал скрывать. Рассказал, что когда закончили, было поздно, находились возле его дома, и он по доброте душевной пустил меня переночевать.

— Представляете, Юрий Николаевич, а мне Сергей не сознался! — лебезя перед шефом юлой крутился Марк Михайлович. — Я его минут сорок расспрашиваю, а он все отрицает.

— Молодец! — широко улыбнулся в ответ Юрий Николаевич. — Уважает начальство!

Сплетня тут же разлетелась по всему управлению. Чтобы проучить меня за наглую ложь, Марк Михайлович моментально передал историю Васе, а Вася, в свою очередь, Элине, в тот момент, когда я уже не в первый раз за это тяжелое утро умывался в министерской уборной.

Я это сразу же понял по злобному презрительному взгляду Элины и по ухмылке Василия. Элина в этот день упорно молчала — объявила мне местный единоличный бойкот, а Вася все донимал меня рассуждениями, что я являюсь прижизненным молодым воплощением Юрия Николаевича, и что у меня есть все шансы повторить его комсомольскую сытую судьбу трутня.

— Да иди ты! — раз за разом повторял я ему одну и ту же фразу, преодолевая жесточайшую головную боль.

Чувствовал я себя совершенно разбитым, мне было стыдно, и поэтому Вася безнаказанно добивал меня в этот день своими интеллигентскими колкостями, которые оставались без заслуженного ответа.

— Неужели меня действительно ждет судьба шефа? — именно начиная с этого веселого приключения, меня стал жестоко мучить этот банальный, однако очень непростой вопрос.

— Жизнь пролетит в пьянстве и веселье! — я очень люблю стихи Есенина, но до того момента свою жизнь представлял хоть и весьма туманно, однако явно в несколько ином ракурсе. А тут Васины слова нашли благодатную почву, засели в мятущейся, сокрушенной утренним алкоголем душе, и я с ужасом осознавал, что перспектива вырисовывается совершенно реальная.

После этой памятной ночи Юрий Николаевич ушел в недельный запой. Еще через неделю он уехал на Олимпиаду, а приехал почти через месяц, сильно осунувшийся и надрывно кашляющий.

— Юрий Николаевич, что за кашель такой нехороший? — беспокоились мы.

— Да ерунда, бронхит австралийский замучил. Курить меньше буду. — отбрехивался он.

Однако скоро, после очередной бурной попойки его забрали в ведомственную больницу с сердечным приступом. Жора выжил, пару раз мы его там проведывали. Девочки боялись, что мы с Васей понесем в больницу бутылку, но нам и в голову такое не приходило. Да и не нужно было это шефу — его обкололи какими-то такими лекарствами, что у него даже взгляд не фокусировался. Вот так, по собственной вине, никто ведь насильно водку в чрево не заливает, человек мог «двинуть кони» в сорок семь лет.

— И меня тоже ждет такая перспектива?! Да нет! Этого просто не может быть. Ни в коем случае не может! Нужно срочно что-то менять! — беспокоился и общался сам с собой я, глядя на захворавшего шефа.

На работе мрачные мысли также не оставляли и напрочь отказывались тонуть в бутылке, во время традиционных ежедневных послеобеденных посиделок.

— Как, за что нужно хвататься, чтобы выбраться из этого болота государственной службы? — ничего конкретного не приходило в голову, и руки невольно опускались. — Ведь я молодой, здоровый, у меня полно сил, и на тебе, уже два года как засел в обшарпанном кабинете и как-то кручусь и перебиваюсь на свою мизерную зарплату, суточные и мелкие дипломатические злоупотребления. Да, я плотно засел в комфортном болоте государственной службы, и что самое ужасное, мне это было по душе. Оставалось рассчитывать разве что на какое-то чудо.

Неожиданно решил прогуглить свою фамилию. И что? Ни одного, даже самого маленького упоминания о вашем покорном слуге на целый огромный мир. Букашка, недостойная внимания и доброго слова. Самый великий мой полный однофамилец, как выясняется из гугла, руководит в Саратове фирмой, устанавливающей лифты. А обо мне ни строчки. Ну хоть бы в списках участников какой-нибудь конференции затесался?! Так нет — ничего. Даже Интернет тени не остается после такого серого человечка, как я. Очень уж это как-то обидно!

— Ну и пускай! Зачем это излишнее тщеславие? Ну, было бы упоминание в сети, как например о тезке-лифтере. Лучше уж чтобы вообще никто не знал и не помнил. От лукавого вся эта жажда славы! Главное все-таки чувствовать, что ты доволен развитием своей жизни и никогда не замирать в развитии надолго, стремиться к разнообразию, новым знаниям, интересным людям. И тогда все приложится. Может быть, и заслужишь маленькую заветную строчку в социальных сетях. — рассуждал я.

— А нужна ли эта борьба? Ведь даже если полностью успокоиться, удовлетвориться, спиться, то тоже, в общем-то, не так плохо. По сути жизнь закончилась, но ты стал трамплином, уроком, кусочком фундамента роста следующих поколений. Свобода воли, это величайшее благо, дарованное Богом, тебе больше ни к чему. Ты простой, дешевый медяк, разменная монета в руках жизненных обстоятельств. Как долго ты проживешь, становится неактуальным даже для тебя самого. Ты уже умер как человек, и вопрос о конце физического существования полностью утрачивает какое-либо значение. Не важно, когда ты съел курицу, свинью или корову, которая перестала доиться, сейчас или через год. Они никак не изменятся, животное останется животным, только со временем мясо жестче станет. Так и с человеком, замершем в своем развитии, совершенно неважно, когда его съедят, это лишь вопрос времени. Но в этом и сила. Беспокоиться больше не о чем. Борьба закончена. Живи по мере возможностей в свое удовольствие.

У шефа выбора больше не было, тут все было понятно. А у меня он все-таки еще оставался. Хотя время, проведенное на государственной службе, работало явно против меня.

Юрия Николаевича выписали через месяц. Выглядел он помолодевшим, посвежевшим, похудевшим. Врачи запретили пить и курить — что он строго две недели и выполнял. Но дорожек дьявола не перечесть. Доктора оставили маленькую лазейку, разрешили для поддержания сердца выпивать немного красного вина. И вот после двух недель полного воздержания, Жора начал крепко поддерживать сердце вином. А еще через неделю мы пошли с ним и еще одним спортсменом после работы в кафешку-разливайку возле стадиона, прямо напротив центрального министерства. Я выпил два бокала пива, а вот они приняли на грудь семнадцать бутылок крепленой ядреной закарпатской «изабеллы».

На следующий день я уговорил шефа снова перейти на водку — это явно менее вредно, чем нокаутирующие удары по печени таким количеством винных паров.

Сергей Войтович

*Образная суть евроатлантического человека в понимании Б.Паскаля

Продолжение здесь.