Недостаточность Навального против недостаточности власти

Эксклюзив. Прощание со слабым политиком вылилось в противостояние ничтожной власти и такого же ничтожного общества. Россия тотально слаба, и её слабость видна всё отчётливее.

Через девять дней после того, как Алексей Навальный умер в арктической колонии, в субботу, 24 февраля, его тело, наконец, передали матери для захоронения. Ранее российские власти отказывались передать его останки, утверждая, что проводят судебно-медицинскую экспертизу для определения причины смерти. Ничего в итоге они так и не определили, поскольку смерть именно от тромба вообще довольно сложно подтвердить при вскрытии, и ограничились версией «естественных причин». Что в целом верно: нет ничего более естественного, чем смерть после 300 суток ШИЗО.

Был ли покойный сильным лидером? Нет. Навальный был пешкой, которую разыграли друг против друга соперничающие башни Кремля. Яркой фигурой он смог стать только при полном отсутствии в России ярких фигур. Определенных взглядов не имел, и ситуативно был переключаем между двумя состояниями: «плохой русский» – «хороший русский».

Читайте также: Навечно хороший. Кто займет место Навального

Единственный вопрос, на который в этой истории нет очевидного ответа: зачем было тянуть с выдачей тела, провоцируя международный скандал? Ждали, когда распадется яд? Очень сомнительно, как сомнительна и версия об отравлении, и о том, что Навального поспешили перевести в арктическую колонию и умертвить его там, чтобы сорвать обмен на террориста Красикова, приговорённого к пожизненному заключению в Германии.

Договоренность, вполне возможно, в самом деле, была достигнута – Красикова давно пытаются вытащить, опасаясь, что он от отчаяния разговорится. Скорее всего, Навального и перевели в Салехард с тем, чтобы сделать немецкую сторону сговорчивее, и это удалось. Но затем, как это всегда бывает в России, сработала несогласованность действий разных ведомств, и, пока МИД, действуя в интересах ГРУ, пытался разыграть Навального как обменный актив, ФСИН продолжал его гнобить. И Навальный умер, что при его условиях содержания было совершенно естественно.

Зачем же тянули с выдачей тела? Скорее всего, не столько тянули, сколько отпасовывали принятие решения о его выдаче наверх, и ещё наверх, и ещё, не желая брать на себя ни малейшей ответственности – это вполне типичный для России бюрократический баскетбол. Наконец, с самого верха что-то невнятно промычали о том, что, мол, нужно избежать публичности и многолюдных манифестаций. Внизу взяли под козырёк, и стали шантажировать мать Навального: либо она соглашается на тайные похороны, либо Навального хоронят на территории колонии.

Скандал пошел на второй виток, и с самого верху нервно велели это прекратить, но публичности, опять же, не допускать. Тело матери выдали, но сейчас команда Навального не может найти зал для прощания в Москве – все арендаторы отказываются наотрез. Вангую, что и не найдут. В итоге, зал снимут в ветхом Доме культуры, где-нибудь в глубоком Замкадье. Попутно поиски вызовут ещё один виток скандала.

Но, если бы даже зал был арендован в Москве, действительно ли на прощание с Навальным пришло бы много людей? Едва ли. Пришло бы несколько сотен тех, кому прийти туда положено по статусу, то есть, за зарплату. Число пришедших бескорыстно, позову сердца, едва ли превысило бы сто человек – хорошо, пусть даже двести. В сумме – до тысячи. Для обычных похорон – много, но для похорон политика общероссийсокго масштаба, каковым пытались позиционировать Навального – вообще ничего. Ни о каком паломничестве на могилу тоже не было бы и речи. Покойный Пригожин не уступал по популярности Навальному – и что, много на его могиле паломников?

Читайте также: Кот Пригожина: он мертв, но он вернется. Как в России формируется антипутинский культ

Сравнение с Высоцким, на похороны которого вышел, якобы, «мильён человек» здесь не работает. Во-первых, никакой не миллион, а тысяч 20-30 – это тоже много, но всё-таки в 30 раз меньше. Во-вторых, времена были мягкие, вегетарианские и мирные. Далекая война в Афганистане не шла ни в какое сравнение с «СВО». «За анекдот», что в те времена примерно было равно нынешнему посту в соцсетях, уже много лет как никого не сажали. В-третьих, покойный Володя был вполне себе благополучным, и провластным чижиком-пыжиком, чирикавшим и спивавшимся под полным контролем КГБ, а его чириканье использовалось как один из клапанов для сброса недовольства, копившегося в совковых массах от общей нереализованности. Максимум, чем рисковали вышедшие на похороны Высоцкого – это кошельком, который мог вытащить у них из кармана один из множества прототипов Кости Сапрыкина, на которых у реальной московской милиции никогда не хватало ни методов, ни желания эти методы искать.

Сейчас ситуация совсем другая, да и общество стало другим. В 1980 году «советский народ», вяло, как корова жвачку, дожевывал остатки неофеодальной пассионарности 60-летней давности. Сегодня российское общество являет собой ухудшенный и опошленный вариант западного общества потребления, которое и само по себе не подарок.

После Второй Мировой войны на Западе возобладала идея: «нет и не может быть никаких высших целей ради которых можно пожертвовать какими-либо собственными благами, комфорт – высшая ценность».

Но, если на Западе на страже комфорта обывателя стоит завоеванное его прадедами правовое государство, на которое завязана вся западная экономика, и в рамках которого у этого обывателя тоже есть какие-то права, а также возможности эти права защищать, то в России сохранение зоны относительного комфорта возможно только ценой абсолютной лояльности к власти.

Как следствие, российское общество ригидно – оно не имеет никакой точки консолидации: ни протестной, ни провластной. Несколько поколений российской власти боролись за полное уничтожение в России гражданского самосознания и способности к сопротивлению, и добились своего, истребив настоящих пассионариев и подменив их небольшим числом особо яростных слуг любого режима. Так что антипутинский культ может в России может возникнуть только постфактум, следуя за очередным зигзагом линии правящей партии.

Это бессилие хорошо видно и по комментариям россиян, посвященным смерти Навального, в которых слышен только бессильный плач, без малейшей попытки к организации сопротивления. Что, к примеру, резко контрастирует с сопротивлением украинцев в оккупированном Херсоне, где тысячи людей, несмотря на репрессии и казни, снова и снова выходили на протесты против оккупации.

Но Украина, как известно, не Россия. В России же не существует никакого общественного запроса безотносительно повода любой степени актуальности.

Ни за прекращение войны, ни за её продолжение.

Ни за борьбу с коррупцией, ни за публичное признание её одной из государствообразующих скреп, каковой она, по факту, в России и является.

Ни в поддержку мобилизации, ни против неё – и так далее.

В частности, россияне индифферентно относятся и к возможности смены власти в РФ, и к сохранению действующей власти, что очень ярко показал мятеж Пригожина. Россияне не готовы активно выступать за президента и обеспечивать поддержку его дальнейшего существования на этой должности, но не готовы и втягиваться в любые акции, направленные против президента. Им безразлично, объявит ли себя Путин пожизненным президентом – или его повесят на фонаре в Ново-Огарёво. Все их реакции будут только откликом на уже свершившиеся события – эхом, лишенным даже малейших признаков собственной воли.

Чего же тогда боится власть?

Всё очень просто: российская власть тоже состоит из выходцев из этого больного, безвольного общества, и, в силу этого, она тоже крайне слаба. Слаба её верхушка, слабы и структуры, на которые она опирается, а её поддержка в низах вообще не имеет места быть, она целиком и полностью выдумана платными пропагандистами.

Такую слабую власть может обрушить любой ветерок, случайная флуктуация, и именно такой флуктуации возникшей из-за похорон Навального, боится Кремль. Но вероятность её возникновения – ничтожно мала, она стремится к нулю…

Сергей Ильченко, политический обозреватель Newssky