Китай и США: дуализм отношений и Пекин в поиске третьей силы

Если США, в паре с Великобританией, являются бесспорными лидерами либерально-капиталистического мира, экономическими и идеологическими, то Китай пребывает в неопределенно-двойственном состоянии. Пережив (кстати, под воздействием СССР), падение в неофеодализм, реализованный в варианте маоизма, и, получив затем, по удачному стечению обстоятельств, шанс на либерально-капиталистическую индустриализацию, КНР зависла в неопределенности. КПК лихорадочно ищет третий путь, который позволил бы совместить технологические достижения либерального общества с ее безраздельной властью, но такого пути не существует. Вопрос о том, может ли нелиберальное, но высокотехнологичное развитие реализоваться, как вариант, на начальном этапе посткапитализма, остается открытым. Но и при положительном ответе на него, КПК слишком неофеодальна и архаична, чтобы вписаться в такие реалии.

К 1989 году реформы Дэн Сяопина уперлись в потолок авторитаризма, который рано или поздно, но неизбежно, начинает сдерживать экономический рост. Кроме того, расширение экономических свобод рождает в обществе запрос на выборность власти на основе консенсуса граждан. Только такая выборность способна по-настоящему защитить их права, основанные на неприкосновенности собственности, и вытекающем из нееправе на позитивное неравенство. Для КПК этот путь оставляет один вариант: эволюцию в рамках просвещенного авторитаризма. В этом случае твердые и прозрачные правила игры устанавливаются сначала для всех, кроме диктатора, возможно, коллективного, потом для диктатора тоже, потом в этих рамках расширяется и укрепляется гражданская и политическая субъектность. Этот путь прошли все состоявшиеся демократии, кроме, разве что, США, где либерально-капиталистическое общество создавалось с чистого листа, на фундаменте протестантской этики, и почти не сталкиваясь с демонтажом предшествующей автократии.

Но, в верхах КПК, правда, с трудом, после, победили консерваторы, желающие любой ценой удержать за собой всю полноту власти. К этому и сводятся результаты XX съезда КПК, прошедшего в октябре.

Но, хотя трендом китайской политики стал разворот в неофеодализм маоистского толка, не считаясь с неизбежными экономическими и технологическими потерями, это лишь видимая часть айсберга. В действительности все обстоит сложнее.

Китайцы повреждены неофеодализмом в меньшей степени, чем т.н. «русские». Они уже были народом до захвата власти КПК, не перестали им быть, как в этническом, так и в культурном, и гражданском смысле. Антилиберальные тенденции в КПК лишь с трудом одержали победу, и в партии сохранилась либеральная составляющая, хотя и загнанная в подполье. Неофеодальные реставраторы, как это обычно с ними и бывает, не имеют ни хорошей теории, ни ясной цели и плана действий. Они мечутся, совершая хаотичные, чисто популистские шаги, что показала их реакция на волну антиковидных протестов. Готовность армии и общества в целом к большой войне вызывает сомнения. Китайское руководство рискует столкнуться с тем, что профессиональные военные рассчитывали «служить, не вынимая меча из ножен», а фанатизм времен Мао вытеснен прагматичным скептицизмом. Наконец, Китаю, на всех уровнях, есть что терять от слома международных правил игры, причем, он потеряет заведомо больше, чем приобретет.

Китайское стратегическое планирование сохраняет в среднесрочной перспективе достаточную вменяемость, чтобы удержать руководство КПК/КНР от безответственного увлечения сверхценными идеями о полном преобразовании мира. Китай, в отличие от России, способен и в этом мире занимать достойное место, причем, как с Тайванем, так и без него, и осознает это, не страдая русскими комплексами неполноценности. Пекину нет смысла играть ва-банк, рискуя устроить мировой пожар.

Конечно, это не исключает использования войны в Украине для укрепления своих позиций: надавить на Запад, пользуясь санкциями получить контроль над российскими ресурсами и выгодные цены на них. Но, играя в условиях конфликта малой интенсивности, Китай не был готов к событиям 24.02. Внезапное для Пекина вступление России в горячую фазу войны в Украине, китайцы сочли вероломством. И, хотя планы получения контроля над ресурсами ослабевшей и изолированной РФ остаются в силе, Пекин уже не готов долговременно и доверительно сотрудничать с нынешней командой в Кремле. А наблюдение за ходом войны в Украине, и реакцией Запада показали Китаю, что идти на обострение ради Тайваня не стоит. Цена высока, выигрыши сомнительны, но, главное, этих целей можно достичь мирным путем, и гораздо дешевле, хотя и за больший срок.

Здесь впору задаться вопросом: зачем вообще Пекину Тайвань? Не проще ли оставить его в прежнем, подвешенном состоянии, тем более, что Тайбей не против сотрудничества, а возражает лишь против недружественного поглощения.

Причин стремиться поглотить Тайвань у КНР, по сути, три. Первая — это ликвидация либерального варианта Китая, подающего дурной пример населению на материке. Официальная позиция, как Тайбея, так и Пекина, сводится к тому, что «есть только один Китай», а расхождения существуют только во взглядах на легитимность той и другой власти. Это упрощает возврат под руку Пекина мятежного острова, но на Тайване уже формируется отдельная нация, а идея «одного Китая» теряет популярность. И Пекин торопится, видя, что время работает против него. Вторая причина — демонстрация населению материкового Китая торжества идей очередного председателя КПК, в данном случае Си Цзиньпина. Это укрепило бы его «Мандат неба», в настоящее время несколько сомнительный. Третья: получение доступа к технологиям, которыми Запад делился с либеральным Тайванем, и не делится, и не планирует делиться с Китаем. Ни с переходным, ни, тем более, с неомаоистским.

Но технологии не стоят на месте, и, в случае захвата Тайваня силой, даже если это получится (а может не получится — россияне Киев тоже за три дня не взяли) п.3 не только будет обнулен, но и уйдет в минус, поскольку Пекин нарвется на санкции Запада. А сопротивление тайваньцев загонит в минус п.п. 1 и 2.

В общем, давить на Тайвань, и на тех, кто поддерживает с ним отношения, Пекин, конечно, будет. В том числе и устраивая демонстрации военной силы. Но воевать всерьез определенно не станет.

Что касается игры в паре с Россией против США, то в КНР в течение последнего года перестали видеть в РФ приемлемого партнера — ни по надежности, ни по реальным возможностям, ни по возрастающей токсичности. Китаю совсем не нужно ухудшить отношения со всем Западом из-за свихнувшегося диктатора, напротив, он стремится к максимальному смягчению разногласий. И Пекин стал сворачивать сотрудничество с Москвой — но, как это делают китайцы, очень неспешно. Он определенно демонстрирует Западу готовность сдать Россию, но только в обмен на что-то полезное. На что — уже можно обсудить.

Как менялась позиция Пекина

В качестве поворотного пункта от нараставшей конфронтации к ее демонтажу можно, хотя и условно, принять саммит G20 на Бали. Фактически он прошел как G19, хотя Россия и приняла в нем формальное участие. Вот только вместо Путина, испугавшегося всеобщего игнора, на Бали приехал Лавров — слишком мелкая, на фоне лидеров стран, фигура, чтобы быть удостоенным персонального презрения. И, Россия,в лице Лаврова, тихо, без скандала, пересидела саммит почти в полной изоляции, а саммит принял резолюцию осудившую войну в Украине. В качестве утешения с Лавровым пообщались Шольц и Макрон, выслушав его жалобы на нежелание Зеленского идти на переговоры. Обнадёживающих жестов со стороны Си Цзиньпина не последовало.

Гвоздем же саммита стала закрытая трехчасовая встреча Байдена и Си, которой предшествовал публичный обмен довольно дружелюбными репликами. На встрече обсуждались Тайвань, КНДР, война в Украине и предотвращение перерастания разногласий между КНР и США «в новую Холодную войну», а у репликбыла своя история, восходившая к 2021 году.

Тогда, когда в ходе встречи в Анкоридже на Аляске 18–19 марта (Энтони Блинкен и Джейк Салливан от США, Ян Цзечи и Ван И от КНР) стороны высказали взаимные претензии. Блинкен подверг критике растущий авторитаризм внутри КНР и в ее поведении за рубежом, а Ян обвинил американцев в лицемерии и потребовал взаимодействия на равных. Раздражение Яна вызвал новый подход администрации Байдена к Китаю, отличный от прямолинейного противостояния при Трампе.

Байден начал последовательный разворот отношений с КНР в русло системной конкуренции проектов развития, не перерастающей в прямой конфликт. Для КНР это означало неизбежный проигрыш, хотя и оставлявший возможность сохранить лицо, и даже выстроить выгодное сотрудничество с США — но, увы, лишь в роли №2. Такая конкуренция проектов безуходапроигравшего в прямой конфликт, поскольку это невыгодно экономически, снимала и остроту проблемы Тайваня. А с этим Пекину уже было трудно примириться, просто психологически, поскольку в Китае привыкли считать, Тайвань (Синцзян, Гонконг, Тибет, права человека — далее по списку) своим сугубо внутренним делом. Но в сверхглобализованном мире, где государства переплетены с ТНК, что порождает двойной набор границ, несовпадающих, и, потому, по факту, полупрозрачных, ни «сугубо внутренних дел» ни «собственного заднего двора» быть уже не может. Мир вступил в эпоху отмирания «суверенности», как натурального хозяйства на замкнутой территории — наследия эпохи феодализма.

Это порой вызывает жестокую психологическую ломку, причем, не только в Китае, а иной раз и в США. Но практические соображения неизменно берут верх, если в наличии есть нормальная экономика.

И «план Байдена» начал, мало-помалу, приносить результаты. Это хорошо видно по риторике Пекина, тон которой, с ноября по январь, существенно убавил агрессивности и прибавил стремления к сотрудничеству и к поискам компромисса.

Мотивация такой перезагрузки довольно очевидна: XX съезд прошел, Си переизбран на третий срок, и можно сбавить идеологический накал, занявшись практическими делами. Тем более, что число проблем, требующих немедленного решения — экономических, социальных и внутри- и внешнеполитических, достигло в КНР критического уровня.

С экономической точки зрения, главные цели китайского руководства заключаются в восстановлении стабильного роста экономики, улучшении положения сотен миллионов сельских рабочих, стабилизации больного рынка и преодолении кризиса местных органов власти. Пекин поставил целью достичь за 2023 год не менее чем 6%-ного экономического роста, что гораздо выше, чем прогноз МВФ в 4,4%.

В области дипломатии главная цель Китая состоит в том, чтобы улучшить отношения с Западом, в первую очередь со странами с ЕС, несущими экономические потери от войны в Украине. Это исключает прямую поддержку Москвы, но совсем не исключает создания и использования ситуаций, когда Россия вынуждена продавать в Китай сырье по демпинговым ценам. Отстройкой тонкого механизма, отделяющего одно от другого, и займутся сейчас в Пекине.

Можно ли сказать, что Китай развернулся в обратную сторону, и уже не намерен возрождать маоизм?

Нет, нельзя. Но есть хорошие новости, и есть плохие. Хорошая новость: связка КНР-РФ уже не заработает, проект закрыт. В Пекине не видят в Москве партнера, пусть даже младшего. Новость хороша тем, что китайские верхи неустойчивы к неофеодально-криминальным соблазнам, и, Москва, с ее ресурсами, даже в подчиненной роли очень скверное влияла бы на китайские элиты. К счастью, этого уже не случится, поскольку в Китае на Россию теперь смотрят даже более трезво, чем на Западе. Пекин видит в России территорию, под управлением криминальных структур, населенную деградировавшим, мало на что пригодным населением. Но эта территория слишком велика и ресурсна, чтобы мириться с таким положением. Она должна быть передана под ответственное управление. Как именно передана: целиком, или частями, кто войдет в управляющие структуры, как они будут организованы — вопросы открытые и обсуждаемые. Разумеется, Пекин захочет получить часть русского пирога, но едва ли станет претендовать на него целиком. Такая задача ему, во-первых, не по плечу (она никому в мире не по плечу в одиночку), а, во-вторых, слишком умножит число его недоброжелателей. Объективно оценивая ситуацию, надо признать, что безопасно контролировать территорию России после падения режима в Москве, и наступления там хаоса можно будет только общими усилиями Запада и КНР. Причем, если на Западе еще бытуют иллюзии о развороте России на демократический путь, то в Китае их, к счастью, нет, как нет и явных намерений строить на российский руинах подобие «социализма с китайской спецификой». Впрочем, если китайцам уж очень захочется попробовать, для такого эксперимента можно выделить ту часть России, которую будет совершенно не жаль.

Но Китаю не до этого. Ему бы справится с «другим китайским путем» у себя дома.

Вторая новость — 50/50. Лозунги «социализма с китайской спецификой» отойдут сейчас на второй план, на фоне прагматичной ревизии отношений с США. Причем не только по линии Пекин-Вашингтон, но и в плане конкуренции/ сотрудничества/ компромисса американских и китайских проектов по всему миру. Ревизия назрела, в ней заинтересованы обе стороны. Конфликтов будет немало, но ничего похожего на жесткую конфронтацию в обозримой перспективе, кажется, не видно. Даже вокруг Тайваня. Хотя, с другой стороны, само положение Си толкает его к конфликтам с Западом. Си сделал ставку на самую консервативную часть КПК, и должен оправдывать ее ожидания, чтобы не лишиться поддержки. Он должен хотя бы изредка демонстрировать готовность применить силу, и будет это делать. Кроме того, Си, похоже, искренне верит в «особый китайский путь», а царящий в КПК догматизм блокирует появление адекватной теории, способной развеять эти заблуждения. Иными словами, стратегически КНР остается для Запада главным вызовом. Но сейчас наступит период затишья и сотрудничества, поскольку появилась общая задача: разоружить свихнувшуюся банду с ядерной бомбой, засевшую в Кремле. Ядерная война, даже локальная, совершенно не нужна Пекину, поскольку экономический ущерб от нее в любом случае будет огромным. И даже неядерная война в Украине, в ее сегодняшнем виде, ему не нужна.

Но, что приятно, Пекину, при новом взгляде на Россию, уже не нужна и победа Москвы.

В дальнейшем, фон на котором реализуется противостояние Китай-Запад, по мере перехода к посткапитализму, будет изменяется. Есть шанс, что это смягчит противоречия, и приведет к компромиссным решениям. Сейчас эти эволюционные изменения заморожены украинским кризисом, но, когда он будет разрешен, они вскоре возобновятся.

Эксклюзив

Сергей Ильченко, Newssky