Семь смертей за околицей — 2

Ядерная война, дочь и тишина Бухареста

В Румынии мы пробыли около двух недель. Это было светлое время. От границы нас сопровождали волонтёры, бережно передавая друг другу, кормя и обеспечивая всем необходимым. Так мы без особых проблем добрались до Бухареста, где жили у очень доброй и гостеприимной семьи Андрея и Елены, дальних знакомых подруги Даши (очень жаль, что не успеваю пока рассказать о подругах Даши, но этому найдётся время и место, я уверен). Эта же семья помогла нам купить билеты в Испанию.

С пересечением границы Даша перестала переживать по поводу своих документов, убедившись в том, что для Европы она своя. Она расслабилась и разгладилась. Стала спокойной-спокойной, и я почувствовал, что её доверие к миру и ко мне понемногу возвращается. Мы гуляли, изучали старый город, занимались любовью. Наши дети устроили несколько знатных истерик, после чего напряжение спало, и они стали более-менее обычными девочками. Даже продолжили учиться в школе, подключаясь онлайн. На какие-то секунды нам даже удавалось поверить, что войны нет и не было, это сон, а мы лишь обычные туристы, изучающие румынские пейзажи.

В Румынии я почувствовал колоссальную поддержку общества. В считанные недели в стране самоорганизовались десятки тысяч волонтёров, собрали немаленькие средства и выстроили идеальную систему приёма беженцев и дальнейшего распределения. Кому остаться, кому ехать дальше — каждый украинец получал поддержку. Система работала идеально. Встретили на границе, накормили, повезли. Приехали в Яссы — сразу оформили билеты на поезд. На вокзале раздают сим-карты и еду. Кому негде жить — отвозят и селят. Кому ехать дальше: организовывают автобусные рейсы.

Оказавшись подхваченным этим тёплым потоком, я внезапно осознал, что в ядерной войне с Европой нет смысла. Европейцы выстоят, переживут и не потеряют организации. Молодые румыны со светлыми лицами и горящими глазами легко примут соотечественников из разрушенных городов, натренировавшись сейчас на миллионах украинцев. Это как раз было время, когда россияне заблеяли про свои стратегические ракеты… А я видел, что ракеты не помогут. Европа прекрасно организована в единый механизм и готова переварить Россию в этом столкновении, не считаясь с ценой. Смешно, наверное, читать мои рассуждения: человека угостили чаем с кофе, дали бутерброд и посадили на поезд, а он из этого раздул теорию мировой войны. Но такой уж я фантазёр: неизменно обращаю внимание на людей и то, как они организованы.

Так я впервые ощутил всю гордость и весь ужас от причастности к великим историческим событиям, которые бросили густую тень на наши биографии. «Будет, что внукам рассказать» — если доживём, конечно.

В Яссах запомнился только строгий красивый вокзал, полный украинцев и румынских волонтёров. Ещё вкусные бутерброды, которые нам раздавали и кофе. Наши все поголовно читали новости, вцепившись в телефоны, как в спасательные круги. Вдруг этот кошмар закончится, и можно будет разворачиваться? Ну, вдруг? Каждое обновление ленты как покупка лотерейного билета. Увы, ни тогда, ни год спустя никто не выиграл. Путин не умер, орки не обратились в пыль. Никаких сказок, сплошной реализм.

В поезде Яссы-Бухарест я написал пост о том, что выехал. Осмелился попросить денег, поскольку покидал страну без копейки: зарплату задерживали, и я плохо представлял, что мы будем есть, когда закончатся лимиты на кредитных карточках. Бесконечно благодарен тем, кто тогда откликнулся и помог — я принимаю у вас эту эстафету добра, и теперь сам помогаю другим. Кто полил грязью и осмеял — ваше право. Я в курсе, что поступил не лучшим образом. Особенно потому, что в первые дни войны писал успокаивающие тексты на Фейсбуке, говорил, что в Одессе безопасно и лично я уезжать не буду… а сам свалил через неделю. Это одна из тех вещей, за которые мне стыдно. Что не отменяет того, что по возвращению я не планирую общаться с критиками. Здесь уже, извините, но начинается моё право — право убрать из жизни всех, кто мне не нравится.

Вообще, в Украине, перегибают палку с чувством вины у всех перед всеми. Тот страдает от того, что уехал. Этот от того, что остался, но не пошёл в армию. Мой лучший друг расстроен тем, что за два месяца боёв на Донбассе не подстрелил ни одного «пидора» (nooffence, на фронте так называют русских оккупантов). Сколько можно виниться, находя всё новые поводы? Сто процентов вины за то, что происходит сейчас со всеми нами, лежит на Владимире Путине, его кремлёвской банде и их покорном «глубинном» стаде. Друг друга зачем клевать?

Тема личной вины и извилистых улочек Бухареста прекрасно приводят к самому главному событию, которое ознаменовало весь румынский эпизод. Главной героиней была моя дочь Дашенька. Или Дошик — как мы называем её, чтобы отличать от Даши (по возможности избегайте ситуаций, когда вашего ребёнка и вашего партнёра зовут одинаково).

В это же время в Бухаресте жила моя бывшая жена, поэтому Дашенька перемещалась между двумя мирами: мой мир, полный вызовов и трудностей, и лёгкий мир мамы. Они круто проводили время: посетили все красивые места в городе, ходили в рестораны, устраивали ночёвки… Но встречи эти заканчивались. Дошик возвращалась домой, где нужно было уживаться с ещё одной девочкой и учиться взаимодействовать с новой женщиной отца. Такое себе удовольствие после встречи с мамой, знаете ли.

Всё это подняло огромной ком вопросов, который разрывал детскую голову ещё до войны. Когда Оксана выезжала из страны, она предлагала взять Дашу с собой. Война же, давай на пару неделек… Тогда я оставил ребёнка с собой, потому что был уверен, что уж мы-то точно никуда не уедем, и вообще уезжать незачем. Дашенька была в курсе этого разговора. Через несколько дней мы взялись за кисти и чемоданы. Когда я смотрю на себя глазами Дошика, то вижу странного непоследовательного человека, который сначала делает одно, потом другое. Как понять меня? Как доверять? Боюсь, дочь так быстро взрослеет именно потому, что взрослые рядом с ней никогда не были полностью взрослыми и стабильными. Ни до развода, ни сейчас.

Но ладно ещё отъезд! Главный вопрос, который занимал Дашеньку: как так вообще вышло, что после расставания родителей она осталась жить со мной? Когда Дошик узнала о том, что мы с Оксаной расстаёмся, тема разводов уже была ей знакома: в классе несколько детей успели пройти через этот маленький ад. Но у тех детей всё стандартно: папа превратился в фотографию на столе и неловкие звонки в день рождения, поэтому особых потрясений не было, оставалась только боль утраты, которая постепенно утихала (но никогда полностью, я знаю это по себе: эта боль навсегда). У нас было по-другому, и эта разность тоже ранила нашу маленькую девочку.

Папа никуда не делся, мама не пропадала надолго, оставаясь на связи и регулярно приезжая на встречи. В нашей стране такие разводы обычно показывают в кино, потому что реальность гораздо более неловкая и неприглядная. Вроде бы хорошо, но дети всегда сравнивают себя с другими и задают вопросы.

Вообще, это отдельная трагедия — как дети реагируют на новость о том, что папа и мама больше не будут вместе. В этот момент в них разбивается вера в безусловную любовь и в безусловное счастье. Ребёнок хочет всё исправить, пытается вести себя хорошо или манипулировать родителями, подталкивая к новому худому миру. Дошик, например, пыталась колдовать. Настаивала воду на лунном свете и покрывала листы бумаги странными шевелящимися закорючками, чтобы перед сном спрятать их под подушку. Всё, разумеется, тщетно. Потому что нет ничего сильнее и безжалостнее, чем отсутствие любви между двумя некогда близкими людьми.

Если честно, я до сих пор так и не поговорил открыто с дочерью о том, почему после развода она осталась со мной. Есть официальная версия о том, что, когда мы с Оксаной расставались, у меня была более твёрдая и предсказуемая жизнь. Карьера, полусвободный рабочий график, позволяющий перегонять ребёнка из школы на кружки без особых заморочек. Рядом жила моя мама, всегда готовая взять малышку на ночёвку. То есть, желания вроде как совпадали с возможностями, и чего же боле? На развод подавал я, и неудивительно, что оказался лучше подготовлен к последствиям, чем бывшая супруга, чей мир я разрушил весьма неожиданно.

Всё это, конечно, так, но правда лежит совершенно в другой плоскости, и она столь же простая, сколь и сложная для объяснения. Правда в том, что Дашенька осталась жить со мной после развода, потому что я этого хотел. Я хотел бы этого даже если бы у меня не было карьеры или свободного графика. Собственно, мы так долго разводились, что я успел поменять и график, и карьеру. Если бы я жил на улице в картонной коробке, готовил на обед крыс и зарабатывал тем, что продавал на Староконном рынке дворовых щенков под видом породистых овчарок — ничего не изменило бы моего желания жить с дочерью. Потому что я люблю её.

Однако именно в Румынии я был готов уступить. Отчасти потому, что микроклимат в нашей лоскутной семье не ладился. Дошик ссорилась с Агнией, и боялась Дашу. Со мной контакт был мерцающим: она винила меня в своём положении и, в целом, у неё тогда был период, когда любой мальчик или мужчина воспринимался, как существо второго сорта. Дошик постоянно сливала в меня накопленный гнев и раздражение, а я, ещё не понимая, что это и есть детская любовь, мучился чувством вины. С Оксаной же встречи проходили прекрасно, и каждый раз, забирая Дашеньку, я думал о том, не лучше ли дочке жить с мамой.

У Оксаны такие мысли, кажется, тоже возникали, и мы с ней даже неловко пытались обсудить дальнейшую судьбу дочери. Однако обоим не хватало смелости для открытого разговора. Всё оставалось на уровне противопоставления «у меня есть планы, вот мы тут и тут, потом в Испании, там работа и жильё, всё гарантированно, потом домой» и отсутствия твёрдых планов у неё. В те дни Оксана пыталась выехать в Англию к друзьям, но отъезд откладывался из-за английских бюрократов, нужно было какое-то время жить в Румынии на чемоданах, а работы почти не было, сбережений тоже… поэтому мы оставили всё, как есть.

Жалею ли я? Ни капли. Чувствую ли я вину перед дочерью за то, как много непрошенных изменений привнёс в её жизнь, разлучил с мамой и, кстати, ещё и с любимой бабушкой? Чувствую. А также чувствую ответственность за жизнь этого маленького чуда, и сделаю всё, чтобы в этих условиях она была счастлива.

Когда-то я жил мечтой: завершить все родовые сценарии моей семьи, чтобы следующие поколения жили «с чистого листа». Сейчас эта мечта кажется милой, но нереализуемой. Во-первых, за четыре поколения моего рода я третий мужчина, который берёт на себя воспитание ребёнка в критической ситуации, и если это не родовой сценарий, то что тогда? Три года психотерапии явно недостаточно, чтобы справиться со столетним механизмом, который гонит меня по следам моих предков с неведомой целью. Во-вторых, пока я ковырялся в своей голове, дочь выросла в мою маленькую копию, и я вижу, как в её голове бегают знакомые мне тараканы.

В чём вообще заключается родительская миссия? Как ни лезь из кожи, ребёнок всё равно соберёт букет детских травм. Я знаю. Единственное, что у меня получается, это быть рядом, поддерживать, вместе плакать и горевать. Разделять невыносимость, что сопутствует взрослению. Надеюсь, этого достаточно.
Благодарен Даше за терпение и поддержку в эти трудные дни. Хотя ей не особо, думаю, хотелось включаться в проблемы чужого ребёнка, прилагающегося к мужчине, она делала всё, что могла. И вообще была рядом, разделяя груз неопределённости, свалившейся со всех сторон.

Помимо благостной передышки для себя и мучительной раздвоенности для дочери, время в Румынии запомнилось разве что работой и приличным бутылочным пивом в супермаркетах. Но о работе можно поговорить в испанских главах. Сейчас же, пока последние румынские буквы утекают вместе с последним бухарестским закатом, чемоданы собраны и билеты распечатаны, давайте помолчим и посмотрим.

Бухарест — это красивый город, неспешный и тихий. Степенные люди, спокойная доброжелательная жизнь. Мне нравилось гулять узкими улицами, чувствовать дыхание весны, смотреть из ночной тьмы на свет вывесок и прямоугольники окон, за которыми люди проживали уникальные неповторимые биографии. Бывают города, в которых хорошо веселиться. В Бухаресте хорошо молчать. Давайте же помолчим ещё секунду, сидя на чемоданах и дальше самолёт унесёт нас в Мадрид, а оттуда скорым поездом мы устремимся на самый север Испании, в Галисию.

 

Денис Скорбилин