Является ли вторжение РФ ошибкой принудительной дипломатии

Здравый смысл может быстро измениться. В то время как многие лица, формирующие общественное мнение, когда-то полагали, что угрозы президента России Владимира Путина были не более чем блефом, после того, как российские войска вторглись в Украину (снова), общепринятая точка зрения остановилась на новой позиции: что он все это время планировал вторгнуться в Украину, и что дипломатические усилия, предшествовавшие нападению, были просто показухой, призванной отвлечь и разделить Запад (публикует перевод аналитической статьи newssky.com.ua).

Однако стоит учитывать, что могло быть и обратное: Москва думала, что может достичь некоторых своих целей с помощью принудительной дипломатии и балансирования на грани войны, и что окончательное решение о вторжении было принято только после того, как эти попытки не увенчались успехом.

Это может отчасти объяснить, почему первоначальная российская военная операция была такой «странной» и бессистемной — по определению «недооцененные» и «разрозненные» атаки, очевидные проблемы с логистикой и отсутствие базовой общевойсковой тактики — и почему большинству российских солдат не было сказано, что они будут вторгаться в Украину до последнего момента (или, в некоторых случаях, вообще не было).

Как примирить все время и усилия, якобы затраченные на подготовку этого вторжения, с явной неготовностью российской армии к нему?

Вместо того, чтобы интерпретировать вторжение как доказательство путинских реваншистских амбиций или тайных планов по завоеванию бывшего советского «ближнего зарубежья» силой, политикам, аналитикам и другим наблюдателям следует рассмотреть альтернативную гипотезу: что Путин намеревался и действительно ожидал, для достижения своих политических целей, просто представляя весьма правдоподобную угрозу. Как метко выразился президент Европейского совета Шарль Мишель, Путин пытался совершить «геополитический терроризм», держа Украину в заложниках, чтобы заставить ее лидеров, США и НАТО выполнить свои политические требования. Вторжение могло быть жестоким последствием неудавшейся путинской дипломатии принуждения и свидетельством неумелого стратега у руля Российского государства.

Историки, несомненно, будут обсуждать этот вопрос в течение многих лет, но кажется вероятным, что окончательное решение о вторжении могло быть принято всего за несколько недель до вторжения, после того как принудительная дипломатия не смогла достичь целей России, если не считать войны. Эта гипотеза была бы хорошо подтверждена, если бы наращивание военной мощи России явно сочеталось с дипломатическими требованиями и крайним сроком, предназначенным для создания политического давления, чтобы заставить НАТО и Украину пойти на уступки посредством реальной угрозы силой, а не применения силы. Нам также нужно было бы искать доказательства того, что решение о вторжении зависело от этих требований и, таким образом, последовало за успехом или неудачей (с точки зрения России) дипломатических переговоров. В этом свете вторжение могло быть не планом, а скорее результатом его провала.

Принуждение, дипломатия и цели России

На стратегическом уровне причиной нынешнего конфликта в Украине было фундаментальное неправильное представление всех сторон о решимости и авторитете других. Оглядываясь назад, Путин мог бы выбрать другой курс, если бы более точно оценил четыре ключевых фактора: во-первых, политическую решимость НАТО продолжать свою политику открытых дверей, хотя бы в принципе; во-вторых, решимость НАТО сохранить свою оборонительную военную позицию в Восточной Европе; в-третьих, политическая решимость Украины — от ее правительства до ее вооруженных сил и ее общества — защищать свою территорию; в-четвертых, обороноспособность Украины.

Украинские лидеры также могли бы выбрать другой курс, если бы они более точно понимали два ключевых фактора: во-первых, решимость России в отношении ее политических требований и ее готовность в случае необходимости поддержать их военной силой; и, во-вторых, решимость НАТО не вмешиваться в конфликт, кроме поставок оружия и введения санкций в ответ на дальнейшую российскую агрессию. Возможно, будет справедливо сказать, что НАТО и Украине не удалось сдержать российское вторжение, но важно помнить о решающем контексте: Россия пыталась заставить НАТО и Украину изменить свою политику. Принудительная дипломатия — это искусство донесения до других государств реальных угроз и политической решимости посредством целенаправленного сочетания демонстративной военной силы и дипломатической позы. Паутина ложных представлений о российской угрозе вторжения в Украину свидетельствует о полном провале попытки России применить принудительную дипломатию.

Существует огромное количество литературы о принуждении и принудительном торге в международных отношениях, но несколько ключевых концепций могут пролить свет на важные аспекты того, что происходит в Украине, и, надеюсь, одновременно начать конструктивную дискуссию. Александр Джордж определил три различные формы принуждения: «дипломатия принуждения», скоординированное использование военных угроз и выверенных действий наряду с дипломатическими просьбами (т. е. требованиями, угрозами и стимулами) с целью остановить или обратить вспять наступательные действия противника; «устрашение», которое в первую очередь направлено на предотвращение выбора нежелательного курса действий; и «шантаж», при котором «угрозы принуждения… [используются] агрессивно, чтобы убедить жертву отказаться от чего-то ценного, не оказывая сопротивления». Томас Шеллинг, с другой стороны, определил две основные формы принуждения: сдерживание и принуждение, в которых принуждение включает в себя любые усилия, направленные на то, чтобы убедить противника изменить политику или поведение под давлением, и, таким образом, охватывает как «дипломатию принуждения», так и «шантаж», как их определил Джордж.

В то время как «принуждение» может (и должно) использоваться для охвата всех этих различных форм, стоит отметить, что, согласно определениям Джорджа, Россия специально занималась шантажом. Она пыталась убедить НАТО и Украину отказаться от стремления к военному союзу и заставить Украину принять взгляды России на Минские соглашения, сначала угрожая силой, а затем реализовав свои угрозы. Шеллинг назвал бы это усилие просто «принуждением», поскольку оно включает в себя попытку убедить политических лидеров НАТО и Украины сделать то, чего они явно предпочли бы не делать.

Однако, когда дело доходит до принуждения, важна перспектива. Страны НАТО (особенно США и Великобритания) последние несколько лет сосредоточили свое оборонное сотрудничество с Украиной на наращивании украинских вооруженных сил и якобы улучшении права Украины на будущее членство в альянсе НАТО — и ​​то, и другое направлено на сдерживание дальнейшей российской агрессии. Таким образом, их цели в отношении России были оборонительными, призванными в первую очередь предотвратить нападение русских. Однако с точки зрения России стремление Украины к членству в НАТО — и ​​ее растущий с 2014 года военный потенциал и возможности в партнерстве с НАТО — представляли собой ревизионистский политический курс, который угрожал России дальнейшим вторжением НАТО на бывшую советскую территорию. Иными словами, сотрудничество Украины с НАТО рассматривалось как губительный политический курс, который уже начался, и который необходимо было остановить и повернуть вспять.

Дебаты о том, в какой степени прошлое расширение НАТО как-то виновато в нынешнем конфликте, не имеют отношения к делу. Очевидно, что только Россия виновата во вторжении в Украину в нарушение международного права и своей прошлой приверженности украинскому суверенитету. Но также верно и то, что Путин на протяжении десятилетий совершенно ясно давал понять, что он рассматривает расширение НАТО на восток как угрозу. Таким образом, усиливающееся сближение Украины с НАТО создавало «усугубляющий контекст» для беспокойства Путина по поводу международной безопасности и статуса России. На Мюнхенской конференции по безопасности в 2007 г. он горько жаловался, «что НАТО направила свои передовые силы к нашим границам» и что расширение НАТО «представляет собой серьезную провокацию, снижающую уровень взаимного доверия». Это связано с тем, что российская элита склонна рассматривать расширение НАТО главным образом как средство дальнейшего военного развертывания США на периферии России. Искренность этого недовольства стала еще более очевидной, когда в следующем году Россия вторглась в Грузию в поддержку сепаратистов в Южной Осетии. В то время как непосредственной целью вторжения было предотвратить воссоединение Южной Осетии с Грузией силой, стратегическая цель России заключалась в том, чтобы «преподать Западу урок» о способности России наложить вето на дальнейшее расширение НАТО на восток». Российское вторжение в Украину явно имеет аналогичный характер, и предотвращение включения Украины в систему западных альянсов остается главной политической целью Кремля в этом конфликте.

Как уже много лет признают союзники по НАТО, представители американской разведки и серьезные аналитики, путь Украины к членству в НАТО был иллюзорным с 2008 года, когда НАТО объявило, что Украина и Грузия «станут членами НАТО». Это, к сожалению, категоричное заявление стало результатом компромисса между администрацией Буша, которая хотела как можно быстрее принять эти две страны в альянс, и Германией и Францией, которые по понятным причинам были обеспокоены реакцией России. Обеспокоенность в Берлине, Париже и других местах основывалась на трезвом понимании того, что Россия может быть готова применить в ответ силу. Даже нынешний директор ЦРУ Билл Бернс, писал в 2008 году, что «вступление Украины в НАТО — самая яркая красная черта для российской элиты (не только для Путина)».

Перенесемся в 2022 год: тем временем партнерство Украины со странами НАТО продолжало укрепляться, в результате чего украинские вооруженные силы стали гораздо более тактически и технически совершенными с глубокими политическими и разведывательными связями с Западом. НАТО и Украина, возможно, предположили, что Россия просто хотела удержать Украину от вступления в НАТО, и поэтому рассматривали их углубляющееся партнерство как честную игру. Это был явный просчет в отношении намерения России заставить НАТО и Украину прекратить и обратить вспять то, что она считала пагубной политикой. Этот фрейм помогает объяснить, почему Путин провел большую часть своей речи 24 февраля оправдывая вторжение, выступая против односторонних действий НАТО и Америки, прежде чем перейти к Донбассу и «неонацистам на Украине». Говоря о предполагаемых попытках НАТО окружить Россию, Путин сказал: «Это очень реальная угроза не только нашим интересам, но и самому существованию нашего государства и его суверенитету. Это красная черта, о которой мы неоднократно говорили. Они пересекли ее».

Неудача в войне

Западная разведка публично отметила необычное наращивание войск в конце октября и начале ноября прошлого года, но на самом деле это было второе такое наращивание войск в 2021 году. 30 000 военнослужащих из Южного, Западного и Центрального военных округов в Крыму и близлежащих районах Украины. Развертывание такого большого количества явно боеспособных сил, включая полевой госпиталь и казармы, якобы было «ответом на военные действия альянса [НАТО], которые угрожают России». В то время как российские официальные лица утверждали, что развертывание не предназначалось для того, чтобы кому-либо угрожать, они также утверждали, что реагируют на «угрожающее» присутствие сил НАТО у своих границ.

Во время демонстрации силы в марте и апреле конфликт на Донбассе разгорался с неоднократными нарушениями режима прекращения огня и боевыми потерями под Донецком, а НАТО начинало серию учений Defender 21, в которых участвовало в общей сложности 28 000 военнослужащих из 26 стран. В этом контексте Украина призвала к диалогу с Россией для снижения напряженности и попросила страны НАТО подготовиться к использованию экономических санкций для сдерживания нападения России. Позже Россия объявила, что выведет большую часть своих сил к началу мая, но оставила основную часть вооружения и техники для учений «Запад», запланированных на сентябрь.

Летом, после обострения напряженности в результате этих дуэльных учений, США и Россия провели серию дискуссий по вопросам стратегической стабильности и контроля над вооружениями, сосредоточившись на «снижении риска вооруженных конфликтов и угрозы ядерной войны». ”Эти переговоры между Путиным и президентом Джо Байденом казались многообещающими, но после наращивания Россией военной мощи для учений «Запад» осенью Россия стала все более настаивать на юридически обязывающих гарантиях того, что Украина не вступит в НАТО, и на моратории на размещение ракет в Европе. 15 декабря Россия предъявила США и НАТО список дипломатических требований, некоторые из которых казались дико нереалистичными. Россия фактически потребовала, чтобы Соединенные Штаты навсегда вывели свои ядерные силы из Европы, а НАТО воздержалась от размещения сил где-либо на территории бывшего Советского Союза. Тем не менее, основная идея желанной инициативы России заключалась в том, что России нужны строгие, обязательные гарантии безопасности от Соединенных Штатов и НАТО, особенно в отношении Украины. 21 декабря госсекретарь Тони Блинкен резко отверг требования Москвы, назвав их «явно несостоятельными». Затем, 23 декабря, в своем, пожалуй, самом прямом ультиматуме, Путин увещевал западного репортера: «Вы должны дать нам гарантии. Вы! И без всяких задержек! Сейчас!”

Вашингтон представил свой официальный ответ примерно через месяц, 26 января. Контрпредложение США, по сути, стремилось перевести переговоры в более разумный, но ограниченный диалог, сосредоточенный на прозрачности в отношении развертывания ракет и военных учений, но без каких-либо гарантий безопасности или заверений с относительно расширения НАТО, которого хотела Россия. Вашингтон также подкрепил свое послание о сдерживании скромным развертыванием 3000 военнослужащих в Восточной Европе, в основном в Польше и Румынии, и неудивительно, что обе стороны, по словам пресс-секретаря Белого дома, «продолжали эскалацию, а не деэскалацию». Москва ответила«Нельзя сказать, что наши взгляды были учтены или что была продемонстрирована готовность принять во внимание нашу озабоченность».

Затем Москва предприняла еще один дипломатический раунд: министр иностранных дел России Сергей Лавров отправил письма в западные столицы, чтобы отстаивать свою позицию о «неделимой безопасности», и отдельно, продолжив переговоры в «нормандском формате» с Украиной, в которых она подтвердила свое требование, чтобы Украина вела переговоры с сепаратистскими режимами на Донбассе. 2 февраля и еще раз 9 февраля министр иностранных дел Украины ясно дал понять, что его правительство не намерено вести переговоры с сепаратистами на Донбассе или предоставлять им особый статус в соответствии с Минскими соглашениями, фактически отвергнув два ключевых требования России в отношении прекращение конфликта на Донбассе. Американские новостные сообщения отмечают в то время: «большинство экспертов считают, что Россия собирает войска вблизи Украины отчасти для того, чтобы попытаться заставить Киев двигаться в сторону толкования Минских соглашений Москвой». 10 февраля Россия и Беларусь начали «крупнейшие военные учения со времен холодной войны». 14 февраля Лавров заявил Путину в инсценированном разговоре, что ни на одно из его писем не получило ответа, но что они все равно должны продолжать дипломатию: «Мы уже не раз предупреждали, что не допустим бесконечных переговоров по вопросам, требующим решение сегодня». Десять дней спустя российские войска вошли в Украину.

Неспособность Путина добиться уступок одним только запугиванием означала, что он должен был либо демобилизовать свои силы, либо выполнить молчаливую угрозу вторжения. Первые несколько дней вторжения продемонстрировали неготовность России к «плану Б» и первоначальное намерение достичь своих целей без крупномасштабных боевых действий. Вместо этого Путин, похоже, надеялся на быстрый переворот, напав на украинскую столицу и обезглавив правительство, по-видимому, больше полагаясь на украинский мятеж и психологическое воздействие внезапного нападения, чем на силу оружия. Он стремился атаковать Киев относительно небольшим количеством неопытных и неподдерживаемых механизированных сил и немногим более нескольких сотен десантников.

24 февраля несколько десятков российских вертолетов и не менее 100 десантников атаковали аэродром Гостомель под Киевом, и якобы были сбиты три вертолета. Украинские силы предприняли контратаку, чтобы отбить аэродром, и после ожесточенных боев российские войска в конечном итоге захватили аэродром, который был поврежден и не мог использоваться. На захват Харькова также были отправлены десантники вместе с легкой бронетехникой и соединениями пехоты, но без надлежащей поддержки они были быстро разбиты и взяты в плен. Та же участь постигла и штурмовавшие Киев российские легкие транспортные средства.

Эта бредовая начальная атака и очевидная неподготовленность к крупным боевым действиям на театре военных действий после этого свидетельствуют о том, что план вторжения заранее серьезно не рассматривался. Принимая во внимание доказательства того, что российские силы не смогли адекватно учесть значительные практические проблемы технического обслуживания оборудования, командование и управление, оперативная безопасность, рекогносцировка и разведка, первоначальное вторжение России граничило с вялостью. Вероятно, это указывает на самонадеянное ожидание того, что Украина быстро капитулирует перед лицом вторжения, а Россия добьется своих политических целей без серьезных боевых действий. В то время как военный потенциал, собранный у всех на виду за последний год, обеспечил Путину возможность вторжения в Украину и убедил некоторых в том, что он намерен это сделать, трудно объяснить очевидное отсутствие серьезного планирования и подготовки к фактическому выполнению такоц серьезной операции. Нападение на Украину с участием менее 200 000 военнослужащих, возможно, казалось возможным, но вызывает недоверие тот факт, что любое военное руководство согласилось бы отдать приказ и осуществить крупное вторжение и оккупацию, не запланировав общевойсковую поддержку и материально-техническое обеспечение после первых нескольких дней. Напротив, действия России по вторжению указывают на непродуманные попытки заставить Украину вздрогнуть, кульминацию неудачной стратегии принуждения, а не на продуманный план завоевания.

Принудительная дипломатия пошла не так

Как уже отмечалось, до вторжения велись бурные споры о том, намеревался ли Путин вторгнуться или он просто блефовал. Ясно, что Путин не блефовал, но это не обязательно означает, что он все время намеревался вторгнуться, и не означает, что все политические требования и дипломатические обязательства России были частью двуличной уловки. Напротив, решение Путина о вторжении могло быть вызвано осознанной необходимостью реализовать свои неявные угрозы и может указывать на то, что его политические требования были искренними. Действительно, чтобы принуждение было успешным, угрозы должны казаться правдоподобными, практические требования должны быть четко сформулированы, а политическая решимость вокруг этих требований должна эффективно транслироваться. Также обычно полезно иметь четкий крайний срок, прикрепленный к ультиматуму, чтобы создать ощущение безотлагательности требований. Таким образом, подготовка к войне в Украине дает наглядный урок того, почему принудительная дипломатия терпит неудачу.

Во-первых, требования России были достаточно четкими и последовательными, но не особенно реалистичными и не привязанными к определенным срокам. Принудительная дипломатия по своей сути сложна, даже когда принуждающий имеет явные преимущества и относительно скромные требования. Безоговорочная капитуляция, разоружение, территориальные уступки и смена режима — все это особенно обременительные требования, особенно в отношении такого хорошо вооруженного противника, как Украина. Однако неоднократные попытки Путина отрицать государственность Украины показала его предвзятость и неразумность и чрезвычайно затруднила серьезное отношение к любым дипломатическим инициативам в отношении Украины. Его требования вывести ядерное оружие США из Европы и вывести все силы НАТО из Восточной Европы также были восприняты как несерьезные и подлежали отклонению.

Что касается российского крайнего срока, то завершение запланированных учений в Белоруссии и окончание зимних Олимпийских игр, возможно, предусматривало негласный крайний срок 20 февраля, до такой степени, что многие аналитики из открытых источников определили его как период времени беспокойство. Хотя разведка указывала на возможность российского вторжения еще в середине ноября, первое четкое указание (насколько мне известно) на политическое решение о вторжении в Украину появилось в конце декабря, вскоре после публичного отклонения требований России в переговорах с США. Однако российские официальные лица никогда не угрожали открыто и не называли конкретных сроков, за исключением, может быть, случаев, когда Путин загадочно упомянул об «ответных военно-технических мерах», если он не получит своевременный ответ на свои требования, и потребовал гарантий «… без каких-либо задержек! Сейчас!” Действительно, последовательное отрицание Россией плана вторжения, и особенно заверения Путина Макрону, возможно, вызвали сомнения в решимости России и еще больше подорвали ясность угрозы. Захваченные военные планы указывают на то, что планы вторжения были подготовлены самое позднее к середине января, но дипломатия все еще могла использоваться для большего эффекта вплоть до вторжения как для угроз, так и для компромисса.

Во-вторых, Россия сильно недооценила решимость Украины бороться, а не идти на какие-либо территориальные или политические уступки, а также решимость НАТО сохранить свою политику открытых дверей (в принципе, если не на практике). Кроме того, одна или несколько сторон могли просчитаться с решимостью России, либо проигнорировав реальную опасность вторжения, либо решив, что ее демонстрация силы была блефом. Декабрьские требования России были отвергнуты как нереалистичные и истолкованы как возможное указание на то, что Россия искала предлог для вторжения, когда ее требования были отклонены. Но пока «нестартовые требования» Путина были явно неприемлемы с точки зрения США и их союзников по НАТО это не обязательно означает, что они были выдвинуты недобросовестно, как это обычно утверждается. Наоборот, они, скорее всего, отражали известное недовольство России прошлым расширением НАТО и ощущение, что неявная угроза вторжения дает РФ достаточно рычагов воздействия, чтобы требовать все, что она хочет. Если Соединенные Штаты и остальные члены НАТО хотели, чтобы Россия пощадила Украину, прямые требования об их военном положении в Европе, казалось, предлагали альтернативу войне. Либо НАТО, либо Украина, либо обе страны не в полной мере оценили серьезность молчаливой российской угрозы вторжения, либо их просто недостаточно беспокоила перспектива войны, чтобы пойти на политические уступки, необходимые для того, чтобы избежать ее. В любом случае, по крайней мере, с одной стороны (России) был как минимум один грубый просчет.

Хотя серия переговоров между Украиной и Россией после вторжения еще не привела к прекращению войны, они раскрыли информацию о политических требованиях России — теперь о ее целях войны. До вторжения дипломатические усилия России, возможно, были направлены в равной степени, если не в большей степени, на НАТО и Соединенные Штаты, чем на Украину. В отношении Украины требования России последовательно сводились к навязыванию московской версии условий Минских соглашений. В течение первого месяца вторжения российские переговорщики, похоже, чувствовали, что у них есть значительные рычаги давления в конфликте. Поскольку Минские соглашения действительно мертвы, Россия заявила, что намеревается полностью «демилитаризовать» Украину и переписать ее конституцию, чтобы закрепить ее формальный нейтралитет в качестве политического вопроса. Это действительно амбициозные требования, особенно в сочетании с требованием о том, чтобы украинские вооруженные силы фактически сдались, и чтобы Украина признала суверенитет России в Крыму и независимость сепаратистов в Донецке и Луганске.

Теперь кажется очевидным, что российские военные не смогут завоевать Украину, по крайней мере, в ближайшее время или без значительной дополнительной мобилизации. Следовательно, российские военные начали сигнализировать о более узком наборе целей войны, более сосредоточенных на первоначально заявленной цели «освобождения» Донбасса. Однако уровень жестокости, проявленный российскими войсками, может быть прямо пропорционален степени разочарования Путина тем, что его политические требования до сих пор не выполнены, несмотря на всю боль и страдания, которые его силы причинили Украине.

Хорошая новость заключается в том, что, несмотря на заявленную Россией приверженность завершению демилитаризации Украины, ее инициативы до и во время вторжения указывают на то, что Россия заинтересована в политическом урегулировании, а не в общенациональной кампании истощения с последующей долгосрочной оккупацией. В прошлом году нереалистичные, максималистские требования Путина вкупе с сомнением в достоверности молчаливых угроз России подорвали усилия России по запугиванию Украины и НАТО и совершенно не привели к желаемым уступкам и гарантиям безопасности. Вместо этого такие усилия, возможно, привели к обратным результатам, укрепив солидарность между державами НАТО, а также между НАТО и Украиной. Соединенные Штаты подтвердили свою приверженность добросовестной дипломатии и к политике открытых дверей НАТО. Украина оставалась непреклонной в том, что она не будет выполнять Минские соглашения в том виде, в каком их интерпретирует Россия. По сути, когда Украина и НАТО держались твердо, это вынудило Путина либо выполнить угрозу применения силы, либо публично отступить после завершения запланированных учений. В данном случае Путин стремился сохранить свой принудительный «авторитет» над своей человечностью. Эта катастрофическая война является результатом того, что путинская принудительная дипломатия пошла не по плану.

Недавно Зеленский заявил о своей готовности обсудить формальное прекращение заявки Украины на членство в НАТО и некоторых территориальных уступок, которых потребовала Россия. По сути, это будет попытка вернуть торги к требованиям России, существовавшим до вторжения. Однако он по понятным причинам менее заинтересован в демобилизации своих вооруженных сил перед лицом жестокого вторжения России и в разгар того, что выглядит как успешная серия (ограниченных) контрнаступлений. Учитывая мужественное сопротивление, которое оказали украинцы, и единый фронт, представленный Западом, Путину не мешало бы извлечь урок из своей совсем недавней ошибки и принять «да» Зеленского за ответ. В противном случае выдвижение еще одного набора нереалистичных «нестартовых» требований, таких как безоговорочная капитуляция и демилитаризация, может снова оказаться обреченным на провал и не привести ни к чему, кроме длительных страданий для всех сторон.

Автор:

Джеймс Сибенс — научный сотрудник программы «Стратегия обороны и планирование» в беспартийном Центре Стимсона и редактор журнала «Военное принуждение и внешняя политика США: применение силы в период до начала войны» (Routledge 2020). В настоящее время он работает над исследованием китайского военного принуждения.