Удержит ли Китай под контролем ШОС и БРИКС

ШОС и БРИКС — эти два международных блока тесно связаны, и, по сути, дополняют друг друга, являясь частями одного проекта. Но вопрос о том, чей именно это проект, и насколько совпадают с его общим замыслом цели отдельных стран, вступающих в ШОС и в БРИКС, остается открытым.

ШОС и БРИКС: что это за организации?

Шанхайская организация сотрудничества (ШОС, SCO) — крупнейшая в мире трансрегиональная группа, в которую входят в настоящее время Китай, Индия, Казахстан, Кыргызстан, Пакистан, Россия, Таджикистан и Узбекистан. Всего в государствах ШОС проживает 41% населения мира, они занимают 22% суши и дают 23% мирового ВВП.

Первоначально группа “Шанхайская пятерка”, в составе Китая, Казахстана, Кыргызстана, России и Таджикистана была создана в 1996 году, когда главы этих государств подписали в Шанхае Договор об углублении военного доверия в приграничных районах. В апреле 1997 года, в Москве, этим же составом участников был подписан Договор о сокращении ВС в приграничных районах. Наконец, 20 мая 1997 года президент России Борис Ельцин и лидер Китая Цзян Цзэминь подписали декларацию о “многополярном мире”.

На саммите в Душанбе, в 2000 году, члены ШОС договорились о совместном сопротивлении всякой практике вмешательства во внутренние дела других стран под предлогом защиты прав человека.

США подавали заявку на получение статуса наблюдателя в ШОС, но получили отказ в 2005. Вместе с тем, ШОС воздерживается от прямых комментариев, направленных против США, хотя косвенным образом ее заявления зачастую носят антиамериканский характер. Это вполне объяснимо, поскольку одной из важнейших практических целей ШОС стало противодействие распространению в странах, входящих в эту организацию, идей и практик либеральной демократии западного типа.

Помимо полноразмерного членства в структуре ШОС предусмотрены три стадии приближения к нему: институты приглашенных участников, далее — партнеров по диалогу, и, наконец, наблюдателей. В число наблюдателей входят Афганистан (но ШОС пока не признала режим талибов и не пригласила его на ближайший саммит), Беларусь, Иран и Монголия; партнеры по диалогу — Армения, Азербайджан, Камбоджа, Непал, Шри-Ланка и Турция; приглашенные участники: АСЕАН, СНГ, ООН и Туркменистан.

АСЕАН — это Ассоциация государств Юго-Восточной Азии, и политико-экономический союз Брунея, Камбоджи, Индонезии, Лаоса, Малайзии, Мьянмы, Филиппин, Сингапура, Таиланда и Вьетнама.

ШОС, в свою очередь, является наблюдателем в Генассамблее ООН.

Генеральным секретарем ШОС с 1 января 2022 года стал Чжан Мин, ранее занимавший должность посла КНР в ЕС. Ближайший саммит организации — XXI, он запланирован на 15–16 сентября этого года в Самарканде. В ходе XXI саммита постоянным членом ШОС должен стать Иран, а Беларусь намерена подать заявку на постоянное членство. Саудовская Аравия, Египет и Катар год назад выражали готовность запросить статус партнера по диалогу, но о том, сделают ли они это на ближайшем саммите пока неизвестно. Зато уже точно известно, что партнерский статус получат Мальдивы и Бахрейн.

Азербайджан, Армения, Непал и Камбоджа намерены повысить свой статус с партнеров до наблюдателей. Этот же статус, минуя партнерство, запросила Мьянма. Не исключено, что такое же повышение статуса запросит и Турция, хотя это пока не точно. А ОАЭ попросили предоставить им полноправное членство в ШОС сразу, минуя многоступенчатую процедуру вступления.

Несмотря на разнообразные идеи и предложения, сколь-нибудь масштабных экономических проектов, осуществляемых в рамках ШОС, пока нет. Попытки Пекина подтянуть структуры ШОС к реализации плана “Один пояс, один путь” успеха не возымели, застряв на уровне обсуждений.

Не вызвало энтузиазма и российское предложение о присоединении к системе передачи финансовых сообщений (СПФС) Банка России, озвученное 16 августа на II Экономическом форуме ШОС в Ташкенте. Не впечатлили и результаты I Экономического форума, состоявшегося в июне 2021 года в столице Таджикистана, Душанбе.

Формально ШОС заточена на “проблемы безопасности” и “борьбу с терроризмом”. По факту же — на взаимную поддержку авторитарных и тоталитарных режимов, получивших в ней полномасштабное членство (исключение составляет Индия, также, пусть и дестабилизированными, но демократиями являются Пакистан и Кыргызстан). И именно этим она привлекает к себе и новых членов.

Вместе с тем, ШОС не является системой коллективной безопасности от внешних агрессоров, сопоставимой с НАТО. Она скорее похожа на аналог Священного Союза, выступающий против западного либерально-демократического влияния и внутренних демократических движений. Общая ненависть к ним заставляет членов ШОС закрывать глаза даже на самые острые противоречия друг с другом: так, Пакистан примет участие в контртеррористических учениях, организуемых Индией в рамках ШОС, несмотря на очень прохладные двусторонние отношения.

БРИКС (BRICS) — аббревиатура из названий пяти стран, позиционирующих себя как “пять крупнейших развивающихся экономик”: Бразилии, России, Индии, Китая и примкнувшей к ним в 2010 году Южной Африки. Последняя, бывшая ранее развитой страной, постепенно стала условно-развивающейся после отказа от апартеида, серии популистских правительств и эмиграции продуктивных сил.

Ключевое слово здесь — “условно”, причем, оно относится ко всем странам БРИКС. Интенсивность их развития/ застоя напрямую зависит от мировой экономической конъюнктуры. Ее, в свою очередь, определяет ситуация в пуле развитых стран условного Запада, передовых в социальном, научно-техническом, технологическом и финансово-экономическом отношениях. Именно группа развитых стран и формирует общемировую повестку развития.

Присмотревшись к БРИКС, нетрудно увидеть и общую суть всех его членов: это либо производственные площадки второго ряда, глобально штампующие ширпотреб на основе устаревающих технологий, предоставленных Западом и периодически им обновляемых, и западных же инвестиций; либо поставщики сырья для Запада и таких площадок; либо то и другое одновременно.

Так же, как и ШОС, БРИКС — впечатляющее по размерам объединение. Четыре из пяти его членов входят в десятку крупнейших стран по населению, площади и ВВП, за исключением Южной Африки, которая занимает 23, 24 и 33 места соответственно. Все пять членов БРИКС входят в G20, а в совокупности представляют 41% населения Земли, 24% мирового ВВП и более 16% мирового торгового оборота.

Главная цель создания БРИКС — выход его членов из-под влияния развитого Запада, прежде всего за счет создания собственных финансовых инструментов. Помимо создания таких инструментов, и поддержания их в рабочем состоянии, это не предполагает каких-либо общих экономических проектов в рамках всей организации.

Важная деталь: термин “БРИК”, еще без “С” и общую идею такого союза, предложила в 2001 году группа экономистов во главе с Джимом О’Нилом, работавшая в интересах GoldmanSachs. Реализация их предложения началась только в сентябре 2006 года, когда министры иностранных дел Бразилии, России, Индии и Китая встретились в Нью-Йорке, на полях очередной Генассамблеи ООН, и завершилась первым саммитом БРИК в Екатеринбурге,16 июня 2009. В итоговых документах саммита было, среди прочего, заявлено о необходимости создания новой глобальной резервной валюты, “разнообразной, стабильной и предсказуемой”.

Также как и ШОС, БРИКС склонен к расширению. Интерес к вступлению в него проявил Алжир, крупнейший производитель природного газа в Африке. Никто из членов БРИКС против этого пока не возразил.

Значительно сложнее обстоят дела с другими претендентами. Китай лоббирует вступление в БРИКС Аргентины, Египта, Индонезии, Казахстана, Нигерии, ОАЭ, Саудовской Аравии, Сенегала и Таиланда, намереваясь создать такой противовес G20, в котором ему принадлежало бы решающее право голоса. Это право Пекин рассчитывает получить за счет ключевой роли в финансировании Нового банка развития (НБР), ранее — Банка развития БРИКС.

НРБ был создан как заменитель ВБ и МВФ для стран БРИКС, на паях, всеми его участниками, причем, при создании оговаривалось равное право голоса без права вето. Но четыре других члена БРИКС, и, в особенности, Россия, испытывают сейчас большие финансовые трудности. Их, правда, испытывает и Китай, но в Пекине, тем не менее, надеются путем подковерных игр обойти формальное равноправие, перетянув одеяло на себя. Эти планы Китая вызывают недовольство Индии и Бразилии, а также, хотя и в меньшей степени, России. Кроме того, Индия, имея тесные связи и приемлемые отношения с Западом, опасается излишне антизападной позиции расширенного БРИКС.

Вместе с тем, Россия, совместно с Китаем, поддерживает вступление в БРИКС Аргентины, а, отдельно от Китая, лоббирует вступление Ирана. Индия поддерживает вступление Турции, Египта и Саудовской Аравии, двух последних — совместно с Китаем. Все это создает внутри БРИКС сложный клубок совпадающих интересов и противоречий. Поиски компромисса должны завершиться к очередному саммиту БРИКС, запланированному на 2023 год в Южной Африке.

Тенденции и интересы

Нетрудно заметить, что оба проекта, во-первых, органично дополняют друг друга, формируя “незападный глобализм”. Во-вторых, самым весомым их участником сегодня является КНР. В-третьих, оба они укладываются в общую логику амбиций КПК, стремящейся реализовать проект глобального будущего, альтернативный западному, и способный конкурировать с ним.

Можно ли на этом основании утверждать, что тандем ШОС&БРИКС по факту реализуется именно в китайских интересах — или, по меньшей мере, большей частью в китайских?

Это не совсем так, хотя китайская составляющая в логике развития ШОС&БРИКС очень существенна. Но она не является единственной, и даже абсолютно доминирующей. К тому же и КНР, и КПК вовсе не монолитны, и внутри них идут сложные и противоречивые процессы.

Попытки создания незападного (не обязательно прямо антизападного) блока государств не привели пока даже к частичному успеху. Отчаянная, но безуспешная борьба Китая за контроль над технологически развитым Тайванем, осторожная политика НБР, приостановившего транзакции в России, чтобы не попасть под западные санкции и нежелание членов ШОС присоединяться к СПФС, ровно по тем же причинам, демонстрируют это как нельзя более ярко. Впрочем, таких примеров можно привести десятки, если не сотни. Можно, в частности, вспомнить и эпический провал Аргентины, которая в начале XX века на равных соперничала с США за ведущую роль в Новом Свете — при населении в 10 млн человек, и привлекала инвесторов со всего мира. Ведь Аргентина в первой половине ХХ века входила в первую шестерку самых богатых стран мира.

Но аргентинцы не смогли организовать полноценную экономику по успешному западному образцу. Занявшись же альтернативными экспериментами, они сначала непоправимо отстали в годы Великой Депрессии, а, затем, начиная с 1950-ых, и вовсе улетели в пропасть. Сегодня Аргентина, пройдя через девять (!) дефолтов, должна около $300 млрд, что составляет 70% от её ВВП, и просится в БРИКС не от хорошей жизни, и уж точно не на первые роли.

Иными словами, даже блестящие возможности не всегда удается реализовать. Количество не во всех случаях переходит в качество. Экономический рост и технологический прогресс обеспечивает очень сложный комплекс факторов. Весь этот сложный комплекс стоит на безальтернативном фундаменте буржуазной системы ценностей. А, та, в свою очередь, основана на святости частной собственности, имеющей абсолютный примат, над любой идеологией, любыми реформаторскими, моральными, национальными и религиозными идеями, любой властью, частными интересами, и гуманитарными сображениями. Но твердое следование этим принципам плохо совмещается с тоталитаризмом и авторитаризмом.

Кроме того, между незападными альтернативщиками, не имеющими полноценного, независимого от Запада экономического пространства, и не готовыми начать жить отдельно от Запада с отставанием от него на 30–40 лет на старте, которое будет постоянно нарастать, существует множество внутренних противоречий. Как показывает опыт, достичь компромисса они способны только одним способом: коммуницируя через Запад.

Как следствие, все эти страны, за исключением КНР, занимающей в современной глобальной системе особое место, не готовы разрушить всю западную систему, и совершенно не хотят этого. Они хотят лишь дополнительных лазеек и преференций в рамках этой системы — и нередко добиваются их, используя удачное стечение обстоятельств. Но каждая такая лазейка неизбежно расшатывает западную систему в целом. С какого-то момента это вызывает ответную реакцию, поскольку система снабжена механизмами стабилизации и самосохранения.

Таким образом, незападные государственные блоки не имеют иных перспектив, кроме существования на задах западной цивилизации, в качестве маловлиятельных поставщиков сырья, производственных площадей и рабочей силы. Именно и только на таких задах развитый Запад способен мириться с их архаикой — правда, тоже лишь до некоторых пределов.

Возможно, 60–70 лет назад, в эпоху относительной стабильности капиталистического Запада, такая схема отношений устроила бы все стороны и могла бы быть стать достаточно устойчивой. Но мир изменился, капитализм все быстрее размывается, переходя в посткап, основанный на несколько иных принципах и ценностях. ТНК теснят государства, стремясь выйти на первые роли субъектов глобальной игры, а либерально-демократические принципы подвергаются если не прямому демонтажу, то, по меньшей мере, существенной эрозии и турбулентности. И с этим надгосударственным незападным блоком все обстоит куда менее однозначно, и значительно сложнее — тут самое время напомнить о том, кто подал идею БРИК.

ТНК прямо заинтересованы в биполярном государственном устройстве мира, с тем, чтобы по факту манипулировать обоими полюсами, используя государства в качестве своих инструментов, и оставаясь в тени для широкой публики. Наиболее реалистичный вариант организации такой биполярности — разведение на один полюс высоких технологий и возможности их совершенствования, на другой — сырьевых ресурсов. Таким сырьевым полюсом, но только при поддержке глобальных ТНК имеет в перспективе шанс стать ШОС&БРИКС.

Разумеется, тут тоже все очень непросто. Глобальные ТНК сходны по устройству, взаимопроникающи, но в тоже время неоднородны. Они образуют пространство без четких границ, и при этом не только не свободны от национальных и клановых перегородок, но сохраняют субъектность благодаря им.

Эти субъекты с размытыми границами соперничают друг с другом, но избегают прямых конфликтов, предпочитая осторожные позиционные игры, ближайшим аналогом которых могут стать нарды или го.

Такая позиционность, в свою очередь, привязывает их к территориальным государствам. И КНР, ставшая, в силу стечения ряда исторических причин, самой промышленно и технологически развитой докапиталистической (точнее, переходной, что делает все еще сложнее) страной в мире, являет собой самый яркий вариант такой привязки на периферии капиталистической системы, и отчасти вне ее.

Кроме того, в КНР, в основном, внутри КПК, которая, собственно, и является единственным институтом власти в Китае, сегодня идет борьба концепций развития. Одной из сторон в этой борьбе выступает неофеодализм, реализуемый на культурно-исторической основе. Он оперирует лозунгом “социализма с китайской спецификой”, в который нынешние лидеры КПК отчасти верят и сами, являя пример жертв собственной пропаганды, закостеневшей до мировоззренческих заблуждений. На другой стороне —Посткитай, группа ТНК с многосторонней территориальной привязкой к единому Китаю, включая Тайвань.

Обе противоборствующие стороны заинтересованы в ограничении влияния как капиталистического Запада, так и Постзапада, складывающегося на базе ТНК, привязанных к группе развитых стран. Но заинтересованы они в этом очень по-разному.

Неофеодальная часть КПК пытается выстроить относительно обособленный сырьевой полюс, и затем выйти на компромисс с Западом/ Постзападом, по принципу “сырье в обмен на технологии”. А посткитайская группировка заинтересована в многостороннем сотрудничестве с Постзападом в рамках единой посткапиталистической системы, с новым разделом мира на сферы влияния, и территориальными государствами на вторых ролях.

Пока в этом противостоянии лидируют неофеодалы во главе с Си Цзиньпином, что и отражается на процессах, идущих в ШОС&БРИКС. Но последнее слово в борьбе между Китаем, Посткитаем, Западом, и Постзападом, в которой каждая из сторон находится в сложных и неоднозначных отношениях с тремя другими, еще не сказано. И даже очень предварительная определенность в этой борьбе наступит еще очень нескоро.

Эксклюзив

 

Сергей Ильченко, для Newssky