Туркменистан: диверсификация рисков

Как среднеазиатский аналог КНДР пытается совмещать сотрудничество с Москвой, Анкарой, Брюсселем и Вашингтоном

Новость о том, что Туркменистан начал разворот от России, при внимательном рассмотрении оказывается сильным преувеличением. Налицо пока лишь стремление Ашхабада обезопасить себя от агрессивной неадекватности Кремля, диверсифицировав логистику и торговлю — но и оно проявляется уже довольно давно. Тем не менее, даже после успешной диверсификации Москва еще долго будет оставаться для Ашхабада важным партнером. Важным, но уже не главным. В Ашхабаде опасаются избыточной зависимости от любого партнера, не только от Москвы, и осторожно выстраивают многовекторную политику.

Постсоветская история Туркменистана

«Образцовая клептократия» — к такому выводу пришла международная организация «Crude Accountability», выпустившая отчет о ситуации в Турменистане. Но «клептократия» отражает суть туркменской проблемы лишь частично. Конечно, туркменский госапарат крайне коррумпирован, но верховная власть, в лице клана Бердымухамедовых, уверена, что присвоение ими страны, ставшей их личной вотчиной, уже давно некому оспорить. Таким образом, «клептократия» отображает ситуацию только на нижних этажах туркменской власти. В целом же, за время, прошедшее после распада СССР, бывшая Туркменская ССР стала абсолютной тиранией, и одним из самых закрытых государств мира. Согласно оценкам Freedom House в 2020 году Туркменистан по уровню гражданских свобод и политических прав отставал даже от КНДР.

Справедливости ради следует заметить, что это отставание во многом было предопределена уже на старте туркменской независимости. Главной его причиной стало отсутствие у туркмен государственной традиции, в любом ее виде. До момента получения советской псевдогосударственности в форме Туркменской ССР, Туркменистан был в составе различных государств периферийной и малозначимой территорией, населенной кочевыми племенами. Ни общетуркменское самосознание, ни туркменское гражданское общество к моменту распада СССР не сложились даже в зародыше, и попросту не существовали.

Их отсутствие открыло возможность для плавной эволюции советских структур. Первый президент Туркменистана Сапармурат Ниязов прошел путь от первого секретаря ЦК КП Туркменской ССР до пожизненного президента ни разу не привстав из одного и того же кресла первого лица, в котором он успел побывать главой и советской республики, и независимого государства, признаваемого в ООН. А правящая, с момента своего учреждения в 1991 году, Демократическая партия Туркменистана — это Коммунистическая партия Туркмении, переименованная в духе времени.

Такая непрерывность позволила Ниязову в полной мере использовать советский карательный аппарат. Впрочем, борьба за власть в Туркменистане ни разу не выходила за рамки подковерных разборок в верхах, а редкие публичные конфликты носили либо экономический, либо межэтнический характер. При этом, протестующие видели во власти арбитра, а вовсе не группу клептократов, захвативших их страну с целью личного обогащения.

Таким образом, укрепление и разрастание тирании в Туркменистане прошло без заметного сопротивления — большая часть населения легко смирилась с таким положением вещей. Немногочисленная оппозиция, в основном, промосковская, отчасти проузбекская, и уже в совсем незначительной степени проевропейская, не имела шансов на сколь-нибудь массовую поддержку. Ее лидеры были выдавлены из страны, посажены на длительные сроки, или просто пропали без вести еще при Ниязове. Его преемнику, Гурбангулы Бердымухамедову, досталась уже идеально зачищенная страна.

Вместе с тем, Ниязову пришлось решать вполне реальные и очень острые проблемы легитимизации как своей власти, так и государственности Туркменистана на международном уровне. Независимость свалилась на туркмен помимо их воли, в результате распада СССР, и никаких внутренних предпосылок для нее не существовало. Государство пришлось строить из обломков советских нарративов, и всего, что было под рукой.

Попытки демократического обустройства туркменского общества в этих условиях неизбежно привели бы к серии межклановых и межэтнических войн. Таким образом, легитимация власти через светский культ личности Ниязова, дополненный и усиленный ставкой на моноэтничность, что позволяло апеллировать к родоплеменным традициям, смотрелась единственным выходом, не ведущим к неизбежной катастрофе.

Оценивая варианты построения туркменской государственности, во всем мыслимом спектре, от исламизации до вестернизации западного типа, приходится признать, что иного выхода у Ниязова не было. В исторической, геополитической, экономической и логистической ситуации, сложившейся внутри и вокруг Туркменистана, другие сценарии развития почти неизбежно вели к трагическому финалу. Иной вопрос, что Ниязов использовал эти обстоятельства исключительно для личного обогащения.

Дополнительные сложности обусловили его личные обстоятельства. Ниязов был женат на однокурснице по Ленинградскому политехническому институту, Музе Алексеевне Мельниковой, уроженке Ленинграда, из влиятельной в советское время номенклатурной семьи. Этот брак во многом способствовал успешной партийной карьере будущего президента независимой Туркмении, хотя и не предопределил ее на 100%. Хваткий Сапармурат нацелился на номенклатурную стезю еще в 19 лет, начав с 1959 года карьеру профсоюзного функционера, тогда еще беспартийного.

Примерно с 1980 году супруги жили отдельно, сохраняя, впрочем, приязненные отношения. Несмотря на это, уже в постсоветское время, немалую помощь Ниязову оказали связи его тещи, этнической еврейки, у которой нашлась влиятельная родня в США.

Но дети Ниязова, Мурад (1967 г.р.) и Ирина (1969 г.р.) категорически не вписывались в концепцию власти, основанной на культе вождя-этнократа, и потому не годились в наследники. Ниязову пришлось смириться с неизбежностью трансфера власти в неродственные руки, что, к слову, вызвало его затяжной конфликт с сыном.

В течение своего правления первый президент Туркменистана подготовил основу для безбедной жизни своих детей на Западе, в объеме примерно $3 млрд. Мурад внастоящее время живет в Вене, Ирина — в Лондоне, к ней же в последние годы перебралась и Муза, ранее жившая в Москве.

Трансфер власти к Гурбангулы Бердымухамедову, произошедший после смерти Ниязова в 2006 году, был подготовлен самим Ниязовым в последние годы жизни. Предположения о том, что стоматолог, министр здравоохранения и личный врач Ниязова был его внебрачным сыном выглядят маловероятными, хотя исключить их на все 100% невозможно. Но и без родства действия Ниязова выглядят вполне логично.

Бермухамедов лояльно повел себя по отношению к близким покойного президента, но, в соотвествии с логикой устройства туркменской власти, примерно за 3 года задвинул в тень культ Ниязова-«Туркменбаши» («глава туркмен»), хотя и не демонтировал его явно. Взамен он воздвиг собственный культ, взяв себе «народное прозвище» «Аркадаг» (покровитель).

Ниязов столкнулся и с проблемами укрепления внешнеполитической независимости Туркменистана. Наиболее острые из них были связаны с Россией, и было их две, логистическая и культурная. Богатый нефтью и газом Турменистан (четвертое место в мире по запасам природного газа) оказался привязан к советской трубопроводной системе, контролируемой Москвой. На преодоление этой привязки требовались десятилетия, огромные средства и благоприятная политическая ситуация. А образованная часть туркменского общества была либо пришлой, нетуркменской, завезенной в основном из РСФСР, ставшей РФ, где нарастали ресентиментные и реваншистские настроения, либо имела тесные связи с советской культурной традицией. В сумме все это угрожало Туркменистану размыванием и поглощением Россией, сначала экономическим, а затем и политическим.

В этой непростой ситуации Ниязов также нашел единственно возможный выход. Пользуясь продажностью российской верхушки, он стал торговать с РФ нефтью и газом на максимально выгодных для московских покупателей условиях. Это заставило Москву закрыть глаза на выдавливание из Туркменистана этнически чуждых переселенцев и обладателей российских паспортов, уже вне зависимости от их этнической принадлежности. Одновременно Ниязов начал работу по привлечению в нефтегазовую отрасль нероссийских инвестиций и специалистов, что со временем должно было создать экономическую основу для логистической и торговой диверсификации, и создать пул международных партнеров, уравновешивающий влияние друг друга, так, чтобы ни один из них не мог получить слишком сильного влияния на Туркменистан.

Что Туркменистан представляет собой сегодня

Внутриполитическое устройство Туркменистана становится все более закрытым, с растущими ограничениями на выезд за границу, без каких-либо гражданских свобод, и с максимальным вмешательством государственных органов во все стороны частной жизни своих подданных. Причем, речь идет именно о подданных, поскольку институт выборов и парламент в Туркменистане лишь декорация. Ниязов, в свое время, думал даже упразднить ее, объявив Туркменистан шахством. Но, по ряду причин, включая сложные отношения между туркменскими кланами, прогнозируемые негативные реакции большинства значимых экономических партнеров и невозможность объявить сына Мурада официальным наследником, в итоге отказался от этой идеи, ограничившись статусом пожизненного президента.

Впрочем, к идее шахства, возможно, вернется Гурбангулы Бердымухамедов. В отличие от Ниязова и его сына, Бердымухамедов-старший, его сын Сердар, который 19 марта принял от отца пост «президента» Туркменистана, хотя по факту Гурбангулы сохранил за собой всю полноту власти, и, наконец, внук Керимгулы, которому сейчас 20 лет, отлично вписываются в этнократическую государственную концепцию. Сделать шаг в тень Гурбангулы, судя по всему, заставило пошатнувшееся здоровье, поскольку Сердар в качестве наследника им всерьез не рассматривался. На эту роль готовили Керимгулы, и если дедушка Гурбангулы проживет еще хотя бы лет 5-7, он успеет подготовить внука к полноразмерному президентству, передвинув Сердара во второй эшелон. Это похоже на ситуацию с тремя Кимами: Ир Сеном, его де-факто наследником Чен Ыном, и «переходным» Чен Иром. Впрочем, аналогии с КНДР прослеживаются не только в цепочке Гурбангулы-Сердар-Керимгулы, но и во всем устройстве туркменской государственности.

Экономика: прочь от России, но куда?

Через Каспийское море Туркменистан граничит с Ираном, Азербайджаном и Россией. На суше — с Ираном, Афганистаном, Узбекистаном и Казахстаном. Набор соседей не то, чтобы совсем бесперспективный, но специфический, и сложный для экспорта газа и нефти, особенно с учетом проблем Азербайджана в Карабахе, и не всегда безоблачных отношений Узбекистаном. Потенциал для ухода от России, несомненно, есть, но его нужно еще суметь реализовать. Если же российское влияние будет ограничено до разумного уровня, то Туркменистану не будет смысла и уходить от России полностью. Москва — естественный союзник всех диктаторов.

В то же время Ашхабаду нельзя было пренебрегать и предложениями, исходившими от США. И, несмотря на явную недемократичность режима Ниязова, такое предложение было сделано в 1996 году, в виде проекта Транскаспийского газопровода (ТКГ) по маршруту Туркменбаши (бывший Красноводск) — Баку.

Из-за российского и иранского сопротивления проект ТКГ, после долгих обсуждений был заморожен летом 2000 года. Одновременно было продолжено строительство Южно — Кавказского трубопровода (ЮКТ) по маршруту газовое месторождение Шах-Дениз в азербайджанском секторе Каспия — Баку-Тбилиси-Эрзурум, параллельно нефтепроводу Баку-Тбилиси-Джейхан.

В 2006-07 годах, в период передачи власти от Ниязова к Бердымухамедову, была предпринята попытка реанимации проекта ТКГ, но ее в итоге снова сорвала Россия, добившись в мае 2007 подписания соглашения с Казахстаном и Туркменистаном об экспорте среднеазиатского газа в Европу по западной ветке газопровода Средняя Азия — Центр, контролируемого ГАЗПРОМом.

В 2013–2014 годах интерес к ТКГ возродился в связи с появлением инициативы ЕС, известной как Южный газовый коридор (ЮГК), внесенной с целью снизить зависимость Европы от российского газа. ЮГК включал в себя ЮКТ, Трансанатолийский газопровод (TANAP), проходивший через всю Турцию, и Трансадриатический (TAP), через Грецию и Албанию до Италии. Строительство ТКГ выглядело естественным продолжением проекта ЮГК на восток, с подключением к нему Туркменистана и Казахстана.

В 2018 году в рамках Пятого каспийского саммита, Азербайджан, Иран, Казахстан, Россия и Туркменистан подписали Конвенцию о правовом статусе Каспийского моря. Это позволило снять формальные возражения России и Ирана против строительства ТКГ. В 2020 ЮГК заработал, а отношения с Россией у всех ее соседей стали быстро ухудшаться. Неадекватность и агрессивность Москвы непрерывно росли, и становились все опаснее. Одновременно активизировалась и Турция, сделав заявку на лидерство в тюрецком мире, частью которого является и Туркестан.

Наконец, в январе текущего года Туркменистан и Азербайджан подписали Меморандум о взаимопонимании по совместной разведке и разработке углеводородных ресурсов морского месторождения Достлук.

Строительство 300 километрового ТКГ по сумме перечисленного назрело. Нужен был лишь последний толчок, чтобы события ускорились. И он случился 24.02.22.

Что происходит сейчас

С одной стороны, импорт туркменского газа через угодившую под нарастающием санкции РФ становится все более проблематичным. Кроме того, сотрудничество с Москвой чревато вторичными санкциями, что совсем не нужно Ашхабаду. Подготовка к строительству ТКГ идет полным ходом… но все еще не началась. Почему?

Здесь все довольно просто, и одновременно сложно. Ашхабад опасается усиления влияния Тюрции, и стремится на каждом шаге уравновешивать это сближение российским влиянием. С точки зрения Бердымухамедовых это логично: по сравнению с Туркменистаном, Тюрция — слишком прозападная, правовая и демократическая. Слишком тесное общение с ее гражданами может оказать на туркмен негативное, с точки зрения правящего режима, влияние. Здесь нет ни капли идеологии и геополитики, только практические опасения того, что слишком сближение с Анкарой, стремящейся к роли лидера всего тюркского мира, способно запустить в Туркменистане процесс формирования гражданского национального самосознания.

Бермухамедовым это не нужно, они прекрасно чувствуют себя в существующей ситуации, и не хотят в ней ничего менять. В то же время Ашхабад не может отгораживаться от Тюрции — ему необходимо уравновешивать зависимость от прокачки газа через Россию.

И туркменские власти осторожно маневрируют: в ноябре 2021 года на VIII Саммите Совета сотрудничества тюркоязычных государств Туркменистан вступил в Организацию тюркских государств в качестве члена-наблюдателя, заявив о намерении быть принятым в качестве постоянного члена на следующей встрече, которая запланирована в Узбекистане в ноябре текущего года. Но обещать — не значит жениться, и заявка Ашхабада на полноправное членство остается под вопросом.

Между тем, туркменские власти стремятся ограничить и взять под жесткий контроль визиты визиты туркмен в Тюрцию, а граждан Тюрции в Туркменистан, в связи с чем добиваются от Анкары введения двустороннего визового режима. Анкара предсказуемо выступает резко против, а введение виз в одностороннем порядке было бы воспринято как недружественный жест. Можно, конечно, ввести отдельные выездные визы для туркмен, именно в Тюрцию, и ограничить их выдачу, но и это смотрелось бы недружественным шагом. Конфликт не достиг пока сильного накала, но что будет к ноябрю? И как это скажется на реализации проекта ТКГ, давно уже не только назревшего, но и перезревшего?

Словом, говорить о «решительном развороте» Турменистана прочь от России нет ни малейших оснований. Можно лишь констатировать, что объективный ход событий, независимый от Ашхабада, побуждает его ограничивать связи с Москвой сильнее, чем он делал бы это до 24.02.22.

Эксклюзив

Сергей Ильченко, для Newssky