Пригибая мыслящий тростник. Очерк международных отношений. Ч. 17. Эксклюзив

Роман Сергея Войтовича

Предыдущая часть здесь

Гранит науки

Лето заканчивалось, а с осенью наступала и беспокойная пора жатвы не только зерновых, но и знаний. Начиналась учеба. За неделю до начала я зарегистрировался на четыре обязательных предмета: статистику, микроэкономику, менеджмент в сфере государственного управления, государственное и муниципальное бюджетирование. По результатам дополнительных английских тестов, обязательных для всех иностранных студентов, меня вынудили взять еще один языковой предмет: Academic Discussion (академическая дискуссия (англ.) — прим. авт.). Я пока плохо понимал устную английскую речь с непривычным американским акцентом, с которым встретился впервые, поэтому видимо и проявил себя на экзамене недостаточно уверенно в этом плане. Я зарегистрировался еще и на этот курс, так что у меня в первом семестре получилось целых пять предметов.

Все предметы были очень интересными, особенно поражала необычность подхода американской системы образования. Результирующая оценка за семестр, которая затем идет в аттестат, является взвешенной суммой оценок за различные промежуточные работы, задания, курсовые, экзамены, каждая из которых составляет определенный процент оценки. Например, выполнение домашних заданий составляет 20% общей оценки, курсовая 35%, экзамен 40%, посещение лекций 5%. По каждой составляющей получаешь свою оценку, которая добавляет к общей оценке за семестр свой процент. Причем каждый преподаватель сам определяет, какие задания за семестр должны выполнить его студенты, какой процент к общей оценке эти задания добавляют, и по каким учебникам происходит обучение. Например, такие основные обязательные для получения диплома предметы как статистика и микроэкономика одновременно вели по два преподавателя по абсолютно разным программам, заданиям, подходам, учебникам. У американцев не существует единого стандарта образования. Как господствует в стране хаотическое прецедентное право, так и во всем образе жизни, поведении, обучении, правит бал крайний индивидуализм и анархия. Такой подход оправдан в гуманитарных и экономических дисциплинах, однако явно не подходит для изучения точных и фундаментальных наук, что полностью подтверждается абсолютно убогими математическими познаниями большинства моих американских соучеников.

Отдельный разговор об учебниках! Каждый преподаватель сам подбирает необходимые учебники, и навязывает их железной волей своим студентам. Если художественная литература в книжном магазине вполне доступна, то цена учебников в специализированном книжном магазине начинается от ста долларов за штуку. Преподаватели заранее сообщают в этот единственный на весь университет магазин, по каким учебникам собираются читать предмет, получают несомненный откат от издательства или магазина, и довольно потирают жадные ладошки. Если на следующий семестр преподаватель не меняет учебник, то магазин с удовольствием выкупит у вас старый за полцены. То есть, если вы заплатили за учебник сто долларов, то всего за полгода он потеряет в цене пятьдесят.

Но тогда преподаватель получит в следующем семестре меньший откат. Поэтому преподаватель по бюджетированию, заведующий кафедрой, известный корифей и консультант правительства штата по вопросам бюджета, получающий двести тысяч долларов дохода в год, который вел предмет по собственноручно написанному учебнику, не брезговал каждый год переставлять в нем главы и менять их названия, чтобы откаты никак не уменьшились. Студенты стонали, злобствовали, матюгались, но книги покупали, а потом продавали, если их брали назад, за полцены.

На любые возмущения вопиющей несправедливостью у лицемерных американцев ответ один — льстивая маска-улыбка и дежурное «Сорри!». Им абсолютно наплевать на чужие проблемы, интересуют только доллары, а еще собственный успех и карьера, как единственный смысл жалкого существования.

Что в американском образовательном подходе очень позитивно, так это то, что темы, данные и способы решения для курсовых ты выбираешь сам. Преподаватель может тебе только помочь определиться. Выбираешь тему, ищешь по библиотекам и Интернету данные, определяешься с методами, проводишь вычисления и анализ, а в результате выходит абсолютно реальный, жизненный проект, в котором ты сделал все сам, от начала и до самого финала. Очень полезный подход в процессе управленческого, экономического, социологического образования. Поэтому американское образование в этой сфере ценится.

Такой замечательный подход позволяет полностью реализовать свой творческий потенциал и проявить смекалку и изобретательность. Правда есть и серьезные издержки. Все изучаемые мною за два года предметы были абсолютно прикладными, ни одного общеразвивающего и обобщающего, чем как раз излишне грешит наша академическая наука.

Американцы не были бы американцами, если бы всем абсолютно процессам, в ходе их анализа, не пытались присвоить денежный эквивалент. А это просто ужасно! При таком подходе любое ваше движение души, черта характера, образ мыслей и поведения имеет определенный денежный эквивалент, и может быть статистически или математически описана. Да и сама человеческая жизнь, исходя из такого подхода, имеет абсолютно конкретную цену, выраженную в денежных знаках, а попросту, бумажках. А это и есть прямой путь к человеку-роботу, уже практически пройденный американским выхолощенным бездушным обществом.

Шовинисты

Что касается преподавателей и студентов, то контакт с ними довольно сложный. Я много раз наблюдал в советских ВУЗах очень лояльное отношение к иностранным студентам, преподаватели практически всегда шли на уступки и с пониманием относились к арабским или негритянским студентам, имея в виду чуждость им русского языка, культурные отличия, особенности национальных черт.

Но в США все совсем наоборот. Преподаватели убеждены, что если ты приехал учиться, то должен полностью соответствовать их требованиям, а если не соответствуешь, то придется поднапрячься и все-таки лечь в американское прокрустово ложе, иначе нечего было и приезжать. Требования к иностранным студентам зачастую даже более строгие, особенно к успешным.

Все это происходит от скрытого американского шовинизма, прячущегося под удобоваримой маской лживой либеральной демократии. Американцы совсем не случайно практически споили и истребили индейцев, а также столетиями мучили негров. Чувство полного национального превосходства и непогрешимости растворено в их жиденькой подлой крови, и глубоко поразило примитивный социальный мозг. Индейцы истреблены, негры только отводят свой злой черный кулак для сокрушительного ответного удара, в то время как белые со страхом замерли в его ожидании, а иностранные студенты как раз имеют отличный шанс ощутить на себе всю эту англо-саксонскую пакостность, заключающуюся в осознании своего полного социального, экономического, ментального и морального превосходства над всем миром, заквашенного на чувстве абсолютной непогрешимости.

Иностранный студент, выросший непонятно где и в каких условиях, априори не может учиться лучше американского, родившегося и заботливо взращенного в самой передовой стране мира, под заботливым зонтиком демократии, являющимся для стороннего вникшего наблюдателя обыкновенным промыванием мозгов. Поэтому оценки тебе будут сознательно или бессознательно занижать. В глазах примитивных американских соучеников читается откровенная зависть, невозможность чтобы какой-то выскочка из-за океана преуспевал больше, чем ты. Поэтому иностранный студент всегда в зоне особого внимания, под прицелом любопытных глаз практически всех американских соучеников.

А учиться действительно очень тяжело, все дается очень непросто. Всего четыре предмета, но за семестр приходилось читать две-три тысячи страниц специализированного текста, понимать это все, анализировать, производить расчеты, писать объемные работы, и это все на неродном языке. И если хоть на день просрочишь срок сдачи работы, ответ преподавателя один:

— Сорри, ничего нельзя поделать, правила одни для всех, оценка на балл ниже.

Ну и плюс неизменная подлая улыбка-маска. Приходилось туго. Большинство преподавателей были именно такими.

Справедливости ради нужно сказать, что был один просто замечательный человек, Джерри Вертилла. Так его смешно звали. Он читал микроэкономику. Сам нелепый и смешной, очень рассеянный очкарик с чеховской бородкой, отличался редкой для местного климата добротой и человечностью, за что его очень любили иностранные студенты, а американские просто презирали, считая его человеческие достоинства откровенной слабостью, недопустимой в обществе высокой индивидуальной конкуренции. По его грустным умным еврейским глазам было понятно, что он все отлично понимает, что он давно смерился с таким к себе отношением соотечественников, и на каждой лекции продолжал усугублять ситуацию. Рисовал сложные микроэкономические графики и подробно объяснял свои построения, потом неожиданно замирал на несколько минут, говорил «Упс! Забудьте все!», стирал все с доски и начинал построения заново. Такое могло повторяться несколько раз подряд. Нам, в отличие от серьезных американцев, которые заплатили деньги, и пришли получать за них знания, было очень смешно, но в любом случая лекции были интересные и содержательные, хоть не без ошибок преподавателя, с которыми он безуспешно боролся, как Дон Кихот с мельницами. С Джерри мы стали со временем добрыми друзьями, насколько это возможно между преподавателем и студентом. Он много раз выручал меня и стал моим академическим руководителем, которого должен был себе выбрать каждый студент.

С гнильцой

Как-то один из наших соучеников разоткровенничался с американскими студентами, и они прознали, что мы, в отличие от титульной нации, учимся бесплатно, за счет американского правительства.

Пошел ропот. Американцы ужасные сплетники. Зависть закипела крупными пузырями, стали следить за нами еще пристальней, чем за всеми остальными. Ведь в нашем университете бесплатно учились только военнослужащие-контрактники, за которых платило министерство обороны. Они иногда приходили на лекции в красивой военной форме, и думали, что ухватили Бога за бороду, связав свою жизнь с вооруженными силами и бесплатно получая образование в одном из лучших университетов страны. Однако выражение их самоуверенных лиц сильно полиняло после начала войны в Ираке. Во взгляде появился животный страх. Рано или поздно в США за все приходится платить. Иногда кровью.

— Ты почему лекцию пропустил? — в один прекрасный момент спросил нашего коллегу из Азербайджана Эльчина недовольный американский соученик.

— А в чем собственно дело? — удивился тот в ответ.

— Я слышал, что за твое обучение платит правительство США?

— Все верно! — недоумевал Эльчин, гадая, к чему ведет собеседник. — А что?

— Так вот, оно оплачивает твое обучение из налогов, которые плачу я! Так что если уж за тебя платят, то нужно ходить на все лекции без исключения, и не пропускать без уважительной причины. Я за этим слежу! — назидательно сообщил американец.

— Нужно было ему сразу по наглой харе заехать! — сделал логичный вывод Саша, когда Эльчин рассказал нам об этом разговоре. — Вся бы дурь из башки вылетела! Перестал бы свои налоги подсчитывать!

—- Да я уж так как-нибудь. — не поддержал идею миролюбивый Эльчин.

— Ну, как знаешь. Дело твое. А я бы обязательно врезал! По морде! По наглой морде его! — так и остался при своем мнении Саша.

Второй вопиющий случай произошел с толстым добрым Онаром, любителем порнушки, и грузином Зурабом, также студентом-второкурсником. Добрый Онар помог на экзамене Зурабу, но это не могло укрыться от посторонних, очень внимательных любопытных глаз.

— У нас произошло очень неприятное чрезвычайное происшествие! — сообщил заместитель декана самым трагическим тоном, когда совершенно неожиданно ворвался в аудиторию прямо посреди лекции. — Такого на нашем факультете еще никогда не случалось!

— А что собственно произошло? — спросил лектор, когда театральная пауза излишне затянулась.

— Двое наших студентов грубейшим способом нарушили дисциплину. Они поступили бесчестно во время последнего экзамена. Такому нет ни оправдания, ни прощения! — при этом он сверлил пронзительным взглядом слабовольного Онара и гордого Зураба, снова оказавшихся рядом. Все потихоньку также уставились на кавказскую парочку.

— Нам предстоит решить, есть ли место таким студентам на нашем замечательном факультете! — довольный произведенным эффектом на провинившихся и аудиторию подвел черту бессердечный администратор.

На следующий день собрали общее студенческое собрание, отличным прообразом которого может послужить комсомольское собрание советских времен, на котором декан разразился страстной эмоциональной речью, о чрезвычайном происшествии, практически преступлении, впервые произошедшем на факультете. Затем его порыв поддержали представители студенческой общественности. И совершено преступление было естественно Онаром и Зурабом. Оказывается, если один студент списал у другого, то это практически криминал, за который легко могут отчислить из университета. Отпираться было бесполезно. Сразу же после экзамена доложить о случившемся к декану выстроилась целая очередь из восьми американских стукачей. Скандал все нагнетался, набирал обороты, эскалировался все выше и выше, виновных неоднократно заставляли публично унизительно каяться в содеянном чуть не на коленях, пока в решение вопроса не вмешался куратор программы, профессор Джонс, который отбирал меня на собеседовании в Киеве, и читал в университете международные отношения.

— Лучше получить F, чем списывать! Если возникают с кем-то из преподавателей проблемы, прошу ко мне. Решим! Еще раз попадетесь на горячем, помогать не буду! — объяснил он политику партии в своем кабинете Онару и Зурабу. — Все понятно?

— Понятно.

— Свободны! Желаю здравствовать! — попрощался профессор Джонс.

После этого разговора дело-пузырь спустили на тормозах. Профессор знал необходимые рычаги, на которые необходимо надавить.

Знай наших

Одевались американцы очень просто — футболка, шорты, сандалии без носок, лишь бы было удобно.

Я же решил войти в образ советского бюрократа — купил себе галстук, костюм, дорогой кожаный портфель итальянского производства, и начал ходить на лекции в таком виде. Чем и произвел фурор.

— Университет это не офис, и сюда можно ходить в любой одежде. — поучали меня назойливые американские соученички.

— Спасибо конечно. Но это не ваше дело. — коротко отвечал я. А на их дежурные улыбки-маски и приветствия-вопросы «How are you?» (как у тебя дела? (англ.) — прим. авт.), слегка взмахивал свободной от портфеля рукой и отвечал по-русски «Привет!»

Так прошло недели две, и наконец-то до американцев дошло. Они видимо провели тайный совет, на котором приняли коллегиальное тайное решение и объявили мне бойкот. В один прекрасный день подавляющее большинство дружно перестало со мной здороваться и задавать свои дурацкие вопросы. Наивные, хотели устроить мне обструкцию и не подозревали, что я именно этого результата и добивался. Я был полностью удовлетворен. Наконец-то отцепились! Все два года учебы они со мной не здоровались и не общались — редкие злюки, аж смешно! Поэтому я и не смог заразиться вирусом поразительной американской глупости, потому что вовремя сделал прививку в виде строгого костюма, портфеля и русского ответа на ложно-искренние американские приветствия.

Предметы были интересными, подходы к обучению новыми и необычными, учебники дорогими, толстыми и информативными, поэтому я, после нескольких лет дипломатического безделья и пьянства, с большим удовольствием принялся грызть американский гранит науки. На статистику, мой любимый предмет в первом семестре, я записался к профессору Абрамсу — еврею лет пятидесяти-пяти или шестидесяти, с длинной, я подумал хасидской, но оказалось байкерской, полуседой бородой, который предмет читал легко и доступно, не вдаваясь в особые тонкости. Задания мне давались легко, и я даже взял на поруки Эльчина, выпускника института международных отношений из Баку, для которого статистика первое время была злейшим врагом — делал наши домашние задания на двоих сам, и когда было свободное время, помогал разобраться в дебрях этой полезной науки. Таня Петрова и Света из Молдовы также учили статистику у профессора Абрамса, а вот моему сожителю Сане и Наталке, с которой мы вместе летели с Украины не повезло, они вынужденно записались в класс профессора Гуда, так как в классе у нашего преподавателя, на момент, когда они регистрировались, свободных мест уже не осталось. Но это только фамилия у него такая добрая (good означает по-английски хороший — прим. авт.), а на самом деле все оказалось с точностью наоборот. Он был не просто нехороший, а был откровенным деспотом. Читал лекции по собственным малопонятным, разве что ему самому доступным, талмудам. Объяснял так, что многим студентам было совершенно непонятно, а спросить боялись, потому что профессор был самолюбивый и строгий, и во время лекций на вопросы отвечать не любил, а отправлял излишне любопытных на дополнительные занятия.

Вообще нужно отметить, что если ты хочешь получить высший балл по какому-нибудь предмету в американском университете, то профессору просто необходимо начисто вылизывать зад. Нужно широчайше улыбаться, но так, чтобы репа не треснула, посещать все до одного дополнительные занятия, активно участвовать в обсуждениях, чтобы тебя заметили и оценили рвение, даже если ты полная бездарность, задавать побольше вопросов, не боясь попасть впросак, а если попадешь, не беда, дашь профессору возможность продемонстрировать свое превосходство. Меня оценки интересовали мало, готов был обойтись исключительно знаниями. Слушать я вообще никогда не любил, все больше предпочитал книги и учебники почитать. А в общении с профессорами и преподавателями старался никогда вопросов не задавать, даже если что-то было непонятно, а упорно искал ответы на интересующие меня вопросы в учебниках, ведь не может же этот профессор быть настолько умней чем я, что он что-то понимает, а я не смогу усвоить собственными силами. Поэтому вопросов в американском университете никогда не задавал, ни одного дополнительного занятия не посетил за два года, даже с целью продемонстрировать псевдо рвение, поэтому не пользовался особой благосклонностью профессоров, чему совершенно не огорчался. Также мне неоднократно снижали на балл оценки за то, что я не вовремя сдавал курсовые или письменные домашние экзамены. Да, в Америке есть и такое, дают тебе экзамен домой недельки на две-три! Но я только улыбался, когда профессор торжественно объявлял, что вынужден снизить мне оценку на балл, потому что он не имеет права пойти против установленных правил. При этом я все равно закончил университет без единой тройки.

Наталка, как и большинство женщин, была просто очарована и позитивно подавлена властным стилем профессора Гуда. Ходила на все дополнительные занятия, вникала, разбиралась, боялась срезаться, и поэтому тратила на статистику практически все свое время, но как-то справлялась.

А вот с Сашей приключилась неприятность. Он задавал вопросы, на которые Гуд не хотел отвечать, на дополнительных занятиях также не хотел особо помогать, потому что был тайным садистом и считал, что студент должен прилично помучиться и сам дойти до истины, а Сашу, чистого гуманитария, хоть и не глупого, это ужасно бесило.

— Если я ничего не могу понять, а вы не хотите объяснить подробнее, то и ходить на ваши лекции смысла не вижу! — как-то сорвался холерик Саша.

— Если вы просто не хотите ничего понимать, то я тут ни при чем! — довольно резко ответил профессор.

После этого Саша перестал посещать его пары.

— Саша, на пары все-таки нужно ходить. — проводил я с ним разъяснительную работу. — Поговори еще раз с хамом профессором.
— Да пошел он, козел! Не пойду никуда!

Ничего не помогало. Уж очень у него упрямый, ну просто ослиный характер.

— Тебя же отчислят из-за какого-то дурака! — увещевал я. — Наталка поможет тебе разобраться, я с ней говорил, она согласна.

— Пускай отчисляют! Только ты не суйся! Я уже все сказал!

Он только распалялся, начинал на меня орать, и говорил что пускай исключают, но на лекции к Гуду он больше ни ногой. Мы тогда еще не знали, что от класса в первый месяц можно отказаться, двойку не получить, а потом, в следующем семестре зарегистрироваться к другому преподавателю. И Саша прошел путь до конца. Получил двойку в конце семестра по статистике, но отчислен не был, хоть на испытательный срок и попал. А статистику без проблем сдал у того же Абрамса, но уже в следующем семестре.

Я просто не мог не вызвать на академическую дуэль жестокого Гуда, так прищемившего моего друга Сашу, и собирался зарегистрироваться на один из предметов которые он ведет, в дальнейшем.

Но сейчас был мой первый, а потому ввиду неадаптированности к среде, самый сложный семестр.

Статистику, как я уже упоминал, читал еврейский байкер Абрамс, микроэкономику добрый рассеянный Джерри Вертилла, менеджмент в сфере государственного управления велеречивый, впрочем, как и все политологи, МакГрегор, а бюджетный процесс авторитетный седой корифей Майксел, нудный, но очень знающий и хороший специалист в сфере бюджетирования. Что интересно отметить, изучение американского менеджмента как учебной дисциплины, построено по образцу ихнего же родного прецедентного права, на изучении огромного количества всевозможный прецедентов и кейсов (случаев из практики — прим. авт.). Причем основная дискуссия о принятии того или иного решения, с целью решить позитивно тот или иной кейс, и при этом универсального решения, какие действия лучше, а какие хуже, просто не существует. В конце тебе сообщают как на самом деле поступил в данном конкретном случае тот или иной чиновник высокого ранга, хотя правильно он сделал или нет остается всегда загадкой. На то он и менеджмент! Вполне возможно, что можно было принять и другое, намного более оправданное решение.

Обалдуй

Но самым моим любимым предметом в первом семестре стала Academic Discussion, которую вел аспирант-обалдуй лет тридцати пяти, Роберт. На первом же занятии он рассказал, что пишет диссертацию по какой-то там проблематике английского языка уже несколько лет. Он хранил все свои труды на общем сервере, а в университете каждому студенту и преподавателю выделялось место на диске для хранения необходимой информации в электронном виде. Это было очень удобно, потому что во всех зданиях университета, разбросанных по всему городу была масса свободных компьютеров, как в специальных лабораториях, так и просто в коридорах, кафе и столовых, соединенных в единую громадную сеть, и ты мог практически в любом здании университета спокойно найти свободную станцию, залогиниться, и работать со своими данными с хранилища. И вот, во время очередной хакерской атаке на сервер университета, а случались они с завидной периодичностью, который занимал целиком большое девятиэтажное здание, все данные Роберта пропали навсегда. А хранил он их, естественно, в единичном экземпляре. Я сразу же понял, с кем имею дело! Высокого полета человек, если не додумался создать резервную копию своей диссертации, а теперь восстанавливал все заново, по памяти.

Из наших на этот класс залетела только восточная красавица Лейла, преданно любящая Теймура, а остальные были китайцы, японцы, и один испанец. Схемы занятий были незамысловатыми. Или мы готовили выступления, как на политинформации в советской школе и делали доклад перед всей группой, а потом отвечали на вопросы и обсуждали, или Роберт давал нам домой прочитать какую-нибудь статью из местной газеты на актуальные американские темы, а потом в классе мы высказывали свое мнение о прочитанном.

А какие у американцев могут быть актуальные темы? Выбор не большой: война в Ираке и расизм!

Что касается войны в Ираке, которая как раз назревала в очередной раз, то весь примитивизм американцев как раз выразился в их реакции на это событие. Я не говорю о гипертрофированном патриотизме, который повсеместно проявляется в виде звездно-полосатых флагов на подавляющем большинстве домов и автомобилей, но когда дело начало близиться к войне, большая половина американцев вывесила перед домом вывеску одинакового образца «We Support Our Troops!» (мы поддерживаем наши войска! — прим. авт.) с зеленым солдатиком на ней, а меньшая часть прицепила «War is not an Answer!» (война – не ответ! — прим. авт.), с белым голубем. И что же это значит? А то, что во всех магазинах продаются только такие вывески, других вариантов нет, как и мнений. Хочешь выразить свое мнение, покупай одну вывеску, либо другую.

Обсуждаем мы как-то раз на нашей любимой «академической дискуссии» статью о войне в Ираке, и я, на свою беду, решил рассказать очень коротенький анекдот о предыдущей войне США в Афганистане, намекая что и в Ираке предстоит что-то подобное.

— Американская ракета «Томагавк» стоимостью миллион долларов поразила стратегический афганский объект, стадо ослов, стоимостью сто долларов! — рассказываю я анекдот и замолкаю.

— Где это произошло? — спрашивает в ответ перепуганный Роберт.

— Ну, в Афганистане, наверное. Это анекдот на самом деле! — пытаюсь пояснить я, уже поняв, что зря решил рассказать такой сложный анекдот американцу.

При этом, что обидно, Лейла, китайцы, и даже испанец, хохочут, а у Роберта совершенно недоумевающее простоватое лицо.

— А можешь еще раз рассказать, я не совсем уловил суть? — растерянно просит Роберт.

— Американская ракета «Томагавк» стоимостью миллион долларов поразила стратегический афганский объект, стадо ослов, стоимостью сто долларов! — снова повторяю я недолгий пересказ.

После примерно двухминутного раздумья Роберт выдал:

— А, понял! Нецелевое использование государственных средств! — просиял горе-аспирант.

— А этого действительно не было? — снова спросил Роберт, но уже перепугано, может быть стоило доложить о таком происшествии куда следует.

— Точно! Точно! Анекдот это! — закончил я плодотворную академическую дискуссию.

Но по выражению лица Роберта было заметно, что он не до конца удовлетворен и чувствует себя в чем-то обманутым, хотя в чем, непонятно.

Через неделю Роберт притащил огромную статью, передовицу местной газеты, под громким английским названием «HATE» (ненависть — прим. авт.).

За четыре года до того как напечатали эту замечательную статью, некий молодой безумный расист демонстративно зарезал средь бела дня, прямо перед университетом, ни в чем не повинного корейского студента, которого в тот день злая судьба погнала на заклание. Просто подошел, и ни слова ни говоря, пырнул несколько раз заблаговременно подготовленным ножом. По официальной версии из расистских побуждений, потому, что он был членом самой известной в штате расистской организации, после Ку Клукс Клана, и конечно, под названием «Hate».

Эту историю про безвинно освежеванного корейца я слышал уже несколько раз, практически на всех вводных лекциях в международном центре и университете, и мне было очень интересно, что это за такая организация с таким откровенным смелым названием, вот словосочетание Ку Клукс Клан непонятно что означает, а «Hate» это прямо в лоб — не люблю мол иноземцев, до полной ненависти. И тут как раз Роберт статью принес.

Злая конечно судьба у корейского потерпевшего, но основная тема статьи была не о нем, а именно об организации, в которой собрались откровенные подонки, и всех ненавидят лютой ненавистью, и особенно о ее лидере, молодом идейном фанатике-расисте, которого власти постоянно пытаются прищемить, а он все каким-то непонятным образом выкручивается и выкручивается, несмотря на многочисленные судебные иски, процессы и протесты возмущенной произволом общественности.

Прочитали, ужаснулись жестоким проявлениям расизма в современном американском обществе среднего запада, и принялись обсуждать статью в классе. Каждый ученик должен был высказать свое мнение по поводу прочитанного. Ну, высказывался народ с осуждением проявлений расизма, недоумевал все, как это такие организации вообще существуют в таком развитом многонациональном обществе как американское и делал выводы, как с такими организациями нужно бороться. Так все это скучно и было, пока последовательный горе-педагог Роберто не добрался и до меня со своей статейкой.

— А ты Сергей что думаешь по этому поводу? — задал Роберт свой дежурный вопрос мне.

— А о чем ты хочешь услышать, Роберт? — уточнил я. — Что я должен думать?

— Ну что ты думаешь об организации «Hate»? Вот ее участник студента зарезал! Должно же у тебя быть какое-то мнение по этому поводу? — все спрашивал неугомонный лингвист.

— Конечно, мнение есть! Очень полезная организация, эта ваша «Hate»! — ответил я и посмотрел Роберту прямо в глаза.

Аудитория притихла, ожидая продолжения, повисла абсолютная тишина, которую несколько секунд не нарушал ни один шорох. И только выражение лица Роберта менялось медленно, но радикально. На нем четко начало вырисовываться выражение абсолютного счастья, которое он очень пытался скрыть, однако получалось ужасно плохо. В его широко раскрывшихся карих глазах светилось нетерпение. Мысленно он был уже не здесь в классе, а в деканате, в его примитивном мозгу яркими вспышками мелькали сцены личного триумфа, как он докладывает руководству о том, что благодаря хитро заблаговременно подобранной статье на такую актуальную тему, умело выбранным ловким вопросам он загнал меня в ловушку, и выявил в университете целого второго расиста за четыре года, да еще и при свидетелях.

Однако требовалось кое-что уточнить, так сказать до конца выявить всю глубину моей преступной расистской натуры. От вида всего хитросплетения нехитрых чувств, озарявших лик примитивного Роберта, очень хотелось смеяться, однако я сдерживался из последних сил. Отвечал на его вопросы очень-очень серьезно.

— Ты действительно считаешь, что такие организации как «Hate» очень полезны, я не ослышался? — ставил на меня рогатки Роберт.

— Ну разумеется! А как же может быть иначе? Без таких организаций никак не обойтись! — продолжал я свое падение в бездну.

— Как это не обойтись? А зачем же они нужны? — недоумевал Роберт. — Ведь там расисты! Они людей убивают!

— Ну, один иностранный студент за четыре года, это не такой уж плохой результат! Организация вполне оправдывает свое название и предназначение! — все топил я себя.

На лице Роберта, не обезображенном даже зачатками интеллекта, выражение ужаса удивительным образом смешивалось с полным торжеством и чувством полного своего превосходства.

— Так ты поддерживаешь расистов? — решил он поставить жирную точку, и таким прямым вопросом окончательно загнать меня в угол и расколоть, как орех.

— При чем тут расизм? — спросил я в ответ, с деланным удивлением. — Я же говорю, что организация очень полезная, а расизм тут ни при чем.

— То есть как это ни при чем? — моментально растерялся Роберт. — Ведь это расистская организация, она так и называется «Hate», то есть ненависть. Там собираются люди, которые являются расистами, и они не любят другие расы и нации.

— Хорошо ваше правительство и спецслужбы работают. Молодцы! Правильную организацию создали! — вполне серьезно вещал я.

— Как создали? — чуть не умер от разрыва сердца на месте Роберт.

— Ну подумай, какой человек в здравом уме, если он настоящий расист, назовет свою организацию «Hate»? Чтобы все в него пальцами тыкали, пикетировали, за маргинала держали? Он бы скорее назвал свою организацию прямо противоположным названием. «Любовь», например! Любил бы белых, а негров и корейцев тайком подкарауливал за углом каждый день.

— Так ты считаешь, что это наше правительство создало «Hate»? — на лице Роберта играли эмоции, рисующие полнейшую растерянность персонажа. — Но зачем?

— Как это зачем? Я удивляюсь твоей наивности, Роберт! — я пытался пробудить к активной жизнедеятельности застоявшийся мозг Роберта. — Статистически в обществе всяких агрессивных придурков, предположу, процентов пять. Если они одиноки, то рано или поздно берут в руки оружие, которого у вас в США просто горы, на каждом углу продают, приходят на работу, в школу, в магазин, банк, просто на улицу, и начинают мочить направо и налево всех, кто попадется под горячую руку. Так вот, чтобы сгруппировать таких идиотов и организованно их контролировать, как раз и создаются такие организации с преднамеренно ярко экспрессивным жестоким названием как «Hate», на которое слетаются всякие потенциальные экстремисты и маньяки, как пчелы на мед. А в этой организации половина членов агенты спецслужб, которые пасут и содержат в организации «Hate» расистов, как стадо баранов в загоне.

— И наш президент об этом знает? — спросил вконец обескураженный Роберт. Лицо его уже ничего не выражало, кроме тупого отчаяния. Он пришибленно глядел на меня немигающим взглядом, а вся растерянность запечатлелась на удивленно приоткрытом рте. Аудитория при этом покатывалась со смеху. Китайцы очень позитивно оценили верность моей позиции дружным хохотом.

— Президент Буш лично подписал приказ о создании «Hate»! Можешь не сомневаться! — нанес я последний укол. — Такие организации как «Hate» являются надежным фундаментом общественного покоя!

— Но они же зарезали корейского студента? — была последняя слабая попытка Роберта парировать мои аргументы.

— Я уже говорил, всего один зарезанный кореец за четыре года, это очень хороший показатель! — поставил я финальную жирную точку. — Поверь мне, Роберт!

Противник был повержен наповал и больше не дергался. После этого случая он стал меня бояться и всегда в последующем задавал вопросы с опаской, страх залег где-то в глубине его карих глаз. Но страх не помешал Роберту поставить мне самую высокую оценку. Да и я его больше особо не донимал, после того, как восточная красавица Лейла, жена Теймура, со звонким, льющимся как горный ручей смехом, попросила больше так не деклассировать бедного Роберта, опасаясь за его душевное здоровье и жизненное благополучие.

Продолжение следует здесь