Никогда мы не будем братьями. До 30-рiччя Незалежностi. Эксклюзив

Когда в Украине в 2004 году случилась Померанчова революция, кто-то из известных российских журналистов написал со снисходительностью любящего старшего брата, что вот только сейчас Украина в своем демократическом развитии дошла до уровня России 1991 года. Демократическая революция, случившаяся в Москве в 91-м году, в Киеве произошла только в 2004-м, то есть, Украина запаздывает в своем стремлении к свободе на 13 лет.

Сегодня, в 2021-м году, когда Украина является территорией свободы, немыслимой в сегодняшней России, скатившейся в какую-то фашистскую бездну с православно-фундаменталистским уклоном, абсурдность такой интерпретации событий очевидна. А в 2004-м году казалось, что такая версия имеет право на жизнь. Потому что, да, в годы перестройки и в судьбоносный 91-й, как верно написала Елена Рыковцева, «Москва была свободнее замшелого коммунистического Киева. Было страшно остаться один на один вот с этими из Компартии Украины (которые, как напомнил Егор Седов, написали письмо ленинградцам «Ленинград! Не допустите!» – имеется в виду не допустить переименование города в Петербург. – В. З.), которые только тогда осмелели, когда путч в Москве сдулся».

«Замшелый коммунистический Киев» – очень точное определение. Украина и в перестройку отставала от демократического развития страны, и в советское время была заповедником кондового коммунизма, олицетворением которого стал Первый секретарь республиканского ЦК компартии Виктор Васильевич Щербицкий. Многое, что можно было в Москве, было запрещено в Киеве.

Наглядной иллюстрацией этому была, например, прокатная судьба фильма Эльдара Рязанова «Гараж». В Москве, в России, он свободно прошел на экранах кинотеатров. А в Киеве, вообще в Украине – на каких-то задворках. У нас, в Запорожье, его показывали несколько буквально дней на экранах окраинных кинотеатров, а потом вообще сняли.

Эльдар Александрович в своей книге «Неподведенные итоги» в главе с характерным названием «Киевская гастроль» так отозвался о реакции принявшегося строчить на него доносы в Москву партийного начальства Украины после его творческого вечера в Киеве, на котором состоялась премьера «Гаража»: «Я не понимал, что проделал путешествие не только в тысячу километров от Москвы, но и в сорок два года назад, в прошлое. Отнимите от семидесяти девяти сорок два, и вы поймете, какой год я имею в виду.»

А вот несколько писем от рядовых украинских зрителей, которые режиссер получил по поводу проката фильма в Украине:

«…очень удивляет и огорчает то, что на экранах Украины не идет Ваш последний фильм – «Гараж»… Несколько месяцев тому назад фильм этот широко рекламировался кинопрокатом, а потом рекламировать его прекратили, и по городу пронесся слух, что он вообще демонстрироваться у нас не будет…»

«…дважды продавали билеты на «Гараж» и кормили всех какой-то чушью вместо… В Москве и Ленинграде идет «Гараж». Почему не показывают его у нас?..»

«…мы не можем добиться демонстрации Вашего фильма ни для клубного просмотра, ни тем более, для массового. Руководство областного проката никаких разъяснений не дает, кроме: «Нет. Нельзя. Временно снят».

«Мы ездили в Белгород за 160 километров (письмо из Харькова. – В. З.), чтобы посмотреть «Гараж». Там Россия и там картина идет, а у нас на Украине не идет. Сделайте что-нибудь, чтобы «Гараж» пошел у нас».

Мне и на собственном опыте пришлось прочувствовать удушающую атмосферу несвободы в Украине тех лет. О нашей эпопее с КГБ в начале восьмидесятых, когда моему отцу сделали строгое предупреждение, а на заводе, где он работал, понизили в должности и в заводской многотиражке опубликовали на всю полосу разгромную статью «Чертополох», и все это за, как они сформулировали, «тенденциозно подобранные материалы», найденные у него и представлявшие собой критические статьи из советских газет «Известия», «Правда», «Литературная газета», а также фотографию Солженицына с сыновьями, я подробно рассказал в статье памяти отца «Жизнь несостоявшихся возможностей».

А вот несколько примеров из времен перестройки, менее значимых, но тем не менее, очень характерно показывающих, до каких тараканов была зарегламентирована вся жизнь в Украине.

В начале 86 года одно из самых первых моих опубликованных в городской газете стихотворений было посвящено моему лирическому герою, и там была такая строфа:

Не могу я вам беспристрастно
Жизнь его отдавать на суд.
Он – влюбился! Мой бог, прекрасно!
Будь влюбленным, счастливым будь!

По нашим местным идеологическим понятиям в печати нельзя было упоминать имя Бога даже всуе. И мне благополучно заменили эти строчки на:

Он – влюбился! Ну, и прекрасною.
Будь влюбленным, счастливым будь!

В 1987 году главный редактор областной молодежной газеты «Комсомолець Запорiжжя» задумал номер 8 марта весь сделать литературно-поэтическим – заполнить его поэзией и прозой о весне, молодости, любви. Разрешение на то, чтобы выпустить такой номер, – заметьте, никакого фрондерства там не было, просто вот такой нестандартный выпуск – ему пришлось запрашивать в ЦК ЛКСМУ Украины!

В 1989-м году, когда отмечалось 175-летие Тараса Шевченко (отмечалось с полным официозным размахом, торжественный вечер в Киеве вступительным словом открыл лично Щербицкий), я написал об этой удушающей и вместе с тем двуличной атмосфере стихотворение «Юбилей Тараса»:

Замри послушно! Ты – на юбилее.
Все мысли еретические брось.
А стены в зале – не найти белее.
А люстра – как огромнейшая брошь.

И сам Тарас Григорьевич Шевченко
сидит – невидим – в сумрочном углу.
В солдатской прохудившейся шинельке
отторгнуто – как нищий на балу.

И пенились восторженные речи,
в любви и почитании клялись.
О нем одном! – безудержно! – весь вечер!
Предвидел ли такое он… колись?

Хвалить сегодня – каждый рад стараться…
А знает ли, а ведает Тарас
о горьких судьбах нынешних тарасов?
И как, клеймя, их втаптывали в грязь?

О, сколь же долго пытка эта длится!
Двуличие – ужасней нищеты!
Узнал он белокаменные лица!
Узнал своих гонителей черты!

Абсурд. – Все обессмысленно тут. – Смейтесь!
Но выгода бесспорна для царей:
спустя десятилетья после смерти
вдруг ко двору приблизить бунтарей.

Тем самым ловко из обезоружить…
Тарас сидит в углу – невидим… тих…
А вдруг себя он чем-то обнаружит,
покажет им, что – вот он, среди них?!

Останется ль – для них – тогда великим?
И будет ли свободен, невредим?
И слава богу, что сидит невидим…
Живым Тарас отнюдь не нужен им.

Но вернемся в сегодняшнее время, сегодняшние реалии. Сегодня, конечно, совершенно ясно, что, совершив в 2004 году Оранжевую революцию, отвергнув претензии Москвы на ее право «старшего брата» назначать угодного Москве президента, Украина, и так уже после прихода на галеры Путина начавшая обгонять Россию, теперь вырвалась далеко вперед. А путинская Россия, как сегодня тоже уже очевидно, за прошедшие двадцать лет безнадежно отстала.

Как так получилось, что Россия, бывшая в 91-м году флагманом демократии и свободы, деградировала в некоторых отношениях даже не до Союза, а до средневековья, а Украина, которая в советское время была одной из самых несвободных республик, при Горбачеве плелась в хвосте перестройки, теперь из ведомой превратилась в ведущую, одну из немногих территорий свободы на постсоветском пространстве – историкам еще предстоит выяснить. Я думаю, главным здесь является, конечно, то, что, как ни прискорбно это будет осознать Путину, украинцы таки ни в каком смысле не являются братьями русских. Прежде всего, потому, что в них не успело выработаться то рабство, которое за шесть веков сформировалось у населения Российской империи, стало генетическим. Преклонение перед начальством, перед властью. Отношение к власти, как к чему-то сакральному – этого у украинцев нет.

Поэтому вся деспотия, которая наличествовала в Украине в советское время – была привнесенной. В Москве, в центре империи, свободы было больше, в Киеве империя лютовала особенно, потому что она сделала выводы из национально-освободительной борьбы Украины 40-х – начала 50-х годов прошлого века, к тому же отдавая себе отчет, что без Украины Советская империя – это недоимперия. Поэтому, когда в 91-м году Советская империя распалась, Украина вернулась к свойственному ей состоянию – свободе. И Путин, сколь бы еще ни пыжился, ничего не сможет с этим поделать. Теперь – не сможет.

И еще в этих юбилейных заметках мне бы хотелось отметить положительную роль первого президента независимой Украины современности Леонида Макаровича Кравчука. Он ведь бывший аппаратчик из той самой кондовой партноменклатурной кодлы, и тем не менее он совершенно удивительным и загадочным образом оказался приличным, прежде всего, человеком. Он обеспечил или, скажем так, не мешал созданию атмосферы свободы в первые годы независимости Украины и создал прецедент цивилизованной передачи власти: проиграв выборы – ушел. Мне лично Кравчук из всех шести президентов Украины наиболее симпатичен.

Зi святом 30-рiччя незалежностi, Україно!

Вадим Зайдман, Нюрнберг, для Newssky