Мир цифрового тоталитаризма против Украины. Эксклюзив

Прошло достаточно времени, после женевской встречи президентов США и РФ, чтобы эксперты смогли подтвердить неизменность сближении Китая и России с целью оказания противодействия западному влиянию. При этом креативная импровизация Офиса президента о сближении Украины с Китаем в борьбе против России, в условиях бездействия Запада, вызвала очередное легкое недоумение. Отметим значительную роль «киберсуверенитета» и цифрового управления в общей повестке дня текущего китайско-российского сотрудничества.

Цифровой тоталитаризм как высшая форма развития цифрового авторитаризма является главной темой ближайшего десятилетия. В настоящее время многие национальные правительства располагают изощренными технологическими ресурсами. Начиная от технологий слежки (к примеру, последний скандал с использованием израильской программы против политиков и журналистов в странах ЕС) и заканчивая искусственным интеллектом для автоматической цензуры в социальных сетях, а также полчищами ботов.

Общепризнано, что самую современную на сегодняшний день модель цифрового авторитаризма разработал Китай. Это стало возможным благодаря технологиям, великодержавным амбициям, огромному населению и не в меньшей степени идеологической основе, оправдывающей постоянную слежку и государственный контроль над киберпространством. В 2019 году и Россия, несмотря на свой деградирующий даже по сравнению с Китаем уровень жизни, сделала ставку на более строгий контроль за интернетом, внедрив закон о «суверенном интернете». Параллель между этими двумя подходами очевидна. Российские власти внимательно следят за широкомасштабным применением технологий видеонаблюдения и контроля за жизнью граждан в Китае. Можно предположить, что Москва готова перенять китайскую стратегию использования технологий для социального и политического контроля, в том числе для усиления давления на «ближнее зарубежье», что следует из скандальной статьи Владимира Путина «Об историческом единстве русских и украинцев». Речь идёт о внедрении таких инструментов, как, система распознавания лиц на основе искусственного интеллекта или действующая в Китае система социального кредита. До последнего времени цифровые репрессии в России были распространены значительно меньше, чем в Китае, где технологии массово применяются для слежки и контроля за гражданами, которые «могут представлять угрозу политической и социальной стабильности». Но за последний год все изменилось, и Россия намерена последовать примеру Китая, который в ближайшие десять лет планирует стать независимым от Запада в цепочках поставок цифровой продукции. При этом, на нынешнем уровне технологического развития страна-агрессор не способна организовать автономное производство полупроводниковых кристаллов (важнейший компонент микроэлектроники). США и ЕС обладают монополией на современное оборудование для литографии и средств для автоматизации проектирования электронных устройств, необходимых для изготовления полупроводников.

Российское правительство, настойчиво продвигая проект импортозамещения в сфере IT, пытается наладить производство чипов и микросхем, которые считались бы их собственной продукцией. В свою очередь, крупнейшая китайская технологическая компания Huawei в рамках развития партнерства с Россией планирует производить серверное оборудование на базе московской фирмы «Норси-Транс». Любопытно, что в некоторых областях, например, в нефтедобыче, российских альтернатив программному обеспечению, которое поставляют такие западные компании, как Halliburton и Schlumberger, попросту не существует. Переход сегодня частично возможен, но он потребует огромных затрат. Так, глава «Газпрома» просил премьера Михаила Мишустина передвинуть сроки реализации программы импортозамещения: по его подсчетам, перевод компании на отечественное программное обеспечение обойдется ей примерно в $2,4 млрд.

Одновременно, российские службы безопасности достаточно настороженно относятся к китайскому оборудованию в российских сетях пятого поколения. Это вызвано опасениями, что китайские телекоммуникационные компании могут встроить бэкдоры в свое сетевое оборудование, обеспечив своему правительству возможность следить за российскими пользователями. Потому российские власти согласились на строительство инфраструктуры для 5G только при условии использования российского телекоммуникационного оборудования. Которое, впрочем, следует сначала произвести.

Россия активно внедряет китайские подходы к управлению интернетом. После протестных акций 2011–2012 годов Кремль стал ужесточать контроль за пользователями и интернет-платформами. Пользователей мессенджеров и социальных сетей начали принуждать регистрироваться под своими настоящими именами, отдельные граждане подверглись судебному преследованию за посты в соцсетях. Для мониторинга деятельности граждан в сети российские власти разработали новые инструменты, на базе технологий DPI.

Параллельно российское правительство усиливает давление на западные технологические компании. Это и угроза взимать штрафы в виде процента от глобальной прибыли компании, и подготовка так называемого «закона о приземлении», который обязывает технологические компании открывать представительства внутри страны. Пекин и вовсе пытается превратить цифровой мир в «техно-дистопический». Речь о требовании китайской службы кибербезопасности к местным и иностранным компаниям о немедленном прекращении передачи запрещенного контента.

Пандемия стимулировала появление новых систем видеонаблюдения в России. В период локдауна московские системы уличного видеонаблюдения использовались для выявления нарушителей карантинного режима: за нарушение правил изоляции на горожан автоматически налагались штрафы.

Уже сегодня российские власти используют систему распознавания лиц, чтобы отслеживать и арестовывать участников митингов. По информации правозащитных организаций, российские чиновники ведут базу данных оппозиционно настроенных активистов и уведомляют полицию, когда кто-то из них оказывается поблизости от протестных акций. Многие из этих наработок китайские.

Масштабы инвестиций Китая в технологии видеонаблюдения существенно превосходят российские. Так, на систему распознавания лиц Москва в 2020 году выделила $90 млн. Для сравнения: Китай в 2019 году профинансировал 900 проектов в рамках программы «Зоркий глаз» на сумму свыше $5 млрд. Отметим, что Россия активно закупает цифровые технологии наблюдения китайских гигантов Hikvision и Dahua, которые контролируют более 40 % мирового рынка в производстве камер видеонаблюдения.

Все это свидетельствует о том, что Кремль в полной мере импортирует китайскую модель цифрового авторитаризма и связанные с ней технологии.

А вот в методах управления проправительственными армиями троллей и контроля над социальными сетями и интернет-компаниямиу Москвы и Пекина достаточно различий. В вопросах цифровой пропаганды Китай располагает гораздо большим человеческим потенциалом и процесс носит скорее национальный, нежели международный характер. В России же троллинг, привлекающий внимание всего международного сообщества, направлен на международные дезинформационные кампании, прежде всего на Украину. Армию кремлевских электронных троллей в настоящее время можно даже назвать «инструментом авторитарной дипломатии».

В отношении контроля над социальными сетями Китай располагает большим человеческим капиталом и более развит в технологическом плане. «Великий файрволл» с постоянным мониторингом и фильтрацией, доведенный Китаем до совершенства, в России в зародышевом состоянии.

Если китайские независимые средства массовой информации практически исчезли, когда в 2012 году к власти пришел Си Цзиньпин, то в путинской России независимые СМИ были практически уничтожены весной 2021 года после введения в действия закона «об иностранных агентах».

В Китае государство держится на всеобъемлющем контроле, включающем как превентивные меры, так и реагирование постфактум. В России история репрессий в СМИ за последние семь лет после оккупации Крыма, свидетельствует о более периодической и бескомпромиссной реакции. Москва все чаще используют «фэйковые новости» в качестве предлога для консолидации своего контроля над информацией и подавления инакомыслия как внутри России, так и в ближнем зарубежье, в качестве «заботы о едином русском народе».

Если говорить о краткосрочных перспективах, то уже после сентябрьских выборов в Госдуму Кремль, скорее всего, запустит подготовительные процессы по внедрению в России китайских инструментов цифровизированной «системы социального доверия». Пока и китайские власти находятся на стадии пуско-наладки системы, которая на основании доступной совокупности данных, с помощью искусственного интеллекта сможет присваивать гражданам, компаниям и госорганам определенный рейтинг социального доверия, а затем, оценивая их поведение в режиме реального времени, повышать или снижать этот рейтинг. Система социального доверия активно тестируется в разных регионах Китая, и дата ее полномасштабного общенационального запуска пока неясна, поскольку Пекину предстоит не только решить технологические проблемы, но и ответить на ряд принципиальных вопросов, прежде всего — как свести человеческое поведение к единому цифровому знаменателю?

Когда (максимум через десять лет) технологические и концептуальные развилки будут пройдены, в руках товарища Си и его младшего, но стратегического союзника Владимира Путина окажется небывалый по силе инструмент социального контроля. Который сможет не только оценивать поведение граждан (а в случае Кремля и «единого русского народа» в ближнем зарубежье), но и программировать его.

Разумеется, если модель «мира цифрового тоталитаризма», которую на китайской технологической основе Пекин и Москва совместно строят с целью оказания противодействия западному влиянию, начнет существовать как постоянно докручиваемая разработчиками операционная система, это станет прямой угрозой безопасности стран, которые входят в сферу общих государственных интересов китайско-российской «цифровой Антанты». И Украина пока не готова к этой войне.

Андрей Мишин,
кандидат политических наук, международный обозреватель, советник по политическим вопросам