Феномен социал-феодализма. Почему советский социализм и немецкий нацизм – ближайшая родня?

Начало здесь

Утверждения о том, что в современной России воцарился нацистский режим раздаются все чаще, но их аргументация зачастую крайне неубедительна. Заявления о российском нацизме звучат либо на эмоциональном уровне, либо, в лучшем случае, со ссылкой на разные «списки признаков нацизма», составленные сообразно личным вкусам и наблюдениям их авторов, от Умберто Эко до Аркадия Стругацкого.

Но писательский талант большинства составителей таких списков — по крайней мере, тех из них, что получают широкое хождение, не может компенсировать слабости аргументации. Сосредотачиваясь на внешних проявлениях нацизма, авторы списков не раскрывают его принципиального устройства, отчего их работы выглядят до крайности неубедительно.

Вся эта любительщина легко парируется профессиональной российской пропагандой, занимающей позицию «нет, нацисты — это современный Запад, а мы, Россия, сегодня снова встаем на борьбу с нацизмом». В подтверждение своей позиции россияне жонглируют единственным аргументом: участием СССР в Антигитлеровской коалиции. Ссылаясь на эти дела давно минувших дней, изрядно, к слову, перевранные и мифологизированные, Москва производит подмену понятий, приравнивая СССР к современной РФ.

Вся эта идеологическая конструкция тоже довольно хлипкая — под стать «спискам признаков», но у нее есть одно преимущество. Риторику о «Великой победе над нацизмом», якобы одержанной СССР/РФ, вбивали в головы людей, вообще не знающих истории 2МВ, десятилетиями. Она давно стала привычной, буквально на рефлекторном уровне, вызывая в ответ привычный рефлекс в виде бездумного гавканья «фашизм не пройдет!». Но фашизм/нацизм, в России давно проходит везде, где захочет, и чувствует себя там как дома.

Между тем, наличие в России собственной разновидности нацизма, назовем его «рашизм», чтобы не путать с другими видами, которых немало, а равно и ближайшее родство рашизма с национал-социализмом Гитлера и «пролетарским интернационализмом» Ленина-Сталина доказываются легко и предметно. Если не полениться, и вникнуть в суть явления, немедленно выясняется и то, что утверждения, будто понятие нацизма «расплывчато», а сам он «плохо поддается точному описанию», совершенно не соответствуют действительности. Нацизм — простое, понятное, и очень определенное социальное явление с прозрачным генезисом. Он начисто лишен каких-либо загадок. Эта определенность всегда позволяет точно сказать, что вот это — уже нацизм, а это — нет, а это еще не нацизм, но дрейф к нацизму уже налицо.

Иной вопрос, что название «нацизм» крайне неудачное, и затемняет суть вопроса. Нацизм не нуждается в нации, как в сообществе людей, осознающих свою принадлежность к общей культуре и общей линии исторического развития, а также общую ответственность за дальнейшую судьбу этого сообщества. Напротив, нацизм уничтожает нацию, превращая ее в пустой лозунг, лишенный реального содержания.

Кроме того, разные, а иной раз и противопоставляемые друг другу термины «фашизм», «социализм» и «национал-социализм», он же «нацизм», описывают одно и то же явление, возникающее по одним и тем же причинам, при очень сходных обстоятельствах, с минимальными вариациями, вызванными разницей стартовых условий. Наиболее же правильным общим названием для этого явления будет, вероятно, «социал-феодализм».

Социал-феодализм возникает как реакция класса 2С/0НС на межформационный переход, вызывающий распад классической феодальной вертикали. Мы уже говорили о том, что класс 1С переживает такой переход хотя и не без проблем, но относительно легко, значительно легче чем 2С, благодаря накопленной имущественной и социальной подушке: деньгам, собственности, связям, образованию. А вот 2С зачастую проходит через катастрофический период, утрачивая старые социальные роли и оказываясь в рядах 0НС — люмпенского «нулевого класса».

Если построение новой системы социально-экономических отношений идет более или менее удачно, то и низы общества постепенно адаптируются к новой ситуации, переходя из 0НС в 2Н, хотя и переживают при этом бесчисленные бедствия с огромными жертвами. Но, даже достигнув относительного благополучия, такое переходное общество еще очень долго остается неустойчивым.

Во-первых, часть ниш 2С остается, и существует еще продолжительное время, десятками лет, а то и веками. Умирающий феодализм приобретает нишевый характер, он живет в отдельных анклавах внутри капитализма, существуя на уровне даруемых новой властью привилегий и исключений из общих правил, точно так же, как внутри феодализма может жить в отдельных нишах нарождающийся капитализм. Но эти архаичные ниши тоже имеют тенденцию к исчезновению, а, значит, процесс разложения 2С, по схеме 2С-0НС-2Н будет идти, хотя и в меньших масштабах, но довольно долго, поставляя обществу взрывоопасный материал. Одновременно будет идти и процесс разложения 1С, который, как мы помним, может идти двумя способами: 1С-1НС-1Н и 1С-0НС-2Н. Разного рода экзотика, вроде 2С-1НС-1Н или даже 2С-0НС-1Н, тоже, разумеется, возможна, но это уже исключения, и заметного влияния на общую картину они почти не окажут.

Далее, как мы помним, социально-психологический феномен переходных классов, 0НС, и, кстати, 1НС тоже, способен существовать даже в отрыве от экономических реалий очень долгое время.

Суммируя все сказанное, мы видим, что межформационный переход — очень и очень длительный и сложный процесс, и что стремление «вернуть старые порядки» общества первого типа сохраняется в обществе второго типа в латентном состоянии очень долго. А при серьезных кризисах эти латентные устремления вылезают наружу, и в обществе случаются бунты, с требованием восстановления старых порядков.

Впрочем, требования «вернуть все взад» зачастую не формулируются явно, такая прямота — скорее, исключение. Как правило, тоска по «добрым старым временам» прикрываются популисткими лозунгами «за все хорошее». Кроме того, речь зачастую и не идет о желании буквального возврата —психологическая составляющая такой ситуации несколько сложнее.

В ушедшем прошлом 2С тоже жили сложно — хотя, возможно, и лучше, чем 0НС в переходной период. Кроме того, даже тогда, когда экономический переходной период проходит, и жизнь выживших начинает объективно улучшаться, психологическое отторжение новых порядков остается еще очень надолго, реализуясь в рамках феномена социально-психологической люмпенизации. Человеческая память идеализирует прошлое, видя его лучшим, чем оно было на самом деле — и эпохи резни, эпидемий, голода и бесправия становятся «Добрым Старым Временем», вспоминаемым с ностальгическими всхлипами. К тому же, каждый участник такого бунта надеется, что по итогам реставрации старых порядков его положение станет лучшим, чем оно было раньше у него, или его предков. Возможно, за счет ограбления других, чужих, в том числе ненавистных ему 1Н и 2Н, но, в любом случае, лучшим.

Если 1С к моменту такого бунта еще сохранился как класс — как реальная социальная сила, а не в виде отдельных реликтов, и если ему удается снова прйти к власти, все обходится Реставрацией: откатом общества в развитии на 20-200 лет назад. И повторением, с новыми жертвами и лишениями, уже однажды начатого пути, не пройденного до конца с предыдущей попытки.

Хуже, если 1С, чей произвол все-таки ограничен правилами и традициями своего круга, закрытого для посторонних, уже не существует как класса. В этом случае из низов 0НС всплывают наверх те, кто уже не ограничен ни корпоративной этикой, ни традициями, ни образованием, позволяющим видеть последствия своих действий. Эта новая генерация,1С+, готова решительно на все, чтобы завоевать себе привилегии в новом обществе и быстро приходит к деспотии в ничем не ограниченном виде.

Такая деспотия и есть социал-феодализм, а нацизм/ рашизм, опирающийся в конкретном случае на лозунги о величии избранной нации, немецкой или русской — лишь одна из его возможных разновидностей. В другом случае социал-феодализм может опираться на лозунги о величии избранного класса, «пролетариев». В третьем — на лозунги о величии Ислама. Или Русского Православия. Или Великой Победы. Эти величия могут перетасовываться и меняться местами, по мере надобности, как карты в колоде шулера. Но суть явления от очередной пересдачи величий не изменяется ни на йоту, хотя «величия» и можно тасовать до бесконечности.

Вот, собственно и весь нацизм, что называется, до копейки: очень простой, очень скучный и очень пошлый.

Приложив к этой кальке события в русской части Российской Империи в 1917-20 годах, мы получим 100% совпадения.

На окраинах же, где существовало национально-культурное противостояние имперскому центру, дела обстояли немного иначе. В промышленно развитых регионах возникали национальные демократии, в отсталых — классические феодальные государства, сравнительно более гуманные, по сравнению с социал-феодализмом. Большинство и тех, и других, было задавлено и оккупировано социал-феодальным режимом, установленным в Советской России, а завоеванные таким образом территории включены в состав СССР.

Почти 100%-е совпадение мы увидим, и приложив эту схему к распаду Советского Союза. «Почти» — потому, что в отличие от имперской России, где разложившийся 1С был замещен агрессивно-голодным 1С+, на развалинах СССР советский 1С+ был замещен еще более отвратительным 1С++.

Сегодня в России, на развалинах социал-феодального режима, установленного в СССР и рухнувшего из-за экономической неэффективности и вестернизации верхов, захотевших жить, как живут верхи развитых стран, сложился уже совершенно новый ультра-социал-феодализм.

Притом, не только сложился, но и достаточно окреп, чтобы приступить к этапу внешней экспансии.

Что представляет собой типичный представитель 1С+?

Первое, что приходит на ум — персонажи известного фильма Бортко по повести Булгакова «Собачье сердце», Швондер и Шариков. Но все-таки, который из двух? Ведь прямолинейный Шариков и манипулятор Швондер — принципиально разные типажи.

К слову, фильм Бортко 1988 годаочень любопытен как явление и сам по себе. Это довольно типичный продукт культуры 1С++, и снят он вовсе не по повести Булгакова, а плагиаторски переснят по фильму Альберто Латтуады 1976 года. Единственным вкладом Бортко стала крайняя примитивизация булгаковской повести, в оригинале презрительно высмеивающей культуру 1С+ с классовых позиций культуры 1С — что, к слову, вполне адекватно передал в своем фильме Латтуада. Бортко же, выполняя существовавший на тот момент социальный заказ, урезал историю профессора и его пса до примитивнейшей идеологической схемы, пинающей уходящий 1С+ утверждающей право 1С++ занять его место. Агитка, конечно, вышла занятная, а советский 1С+ и вправду заслужил плевки в спину. Но то, что пришло ему на смену в РФ, оказалось намного хуже.

Итак, кто же типичный представитель 1С+ — уже не в фильме, а в реальной истории? Да вот же они — вся верхушка большевистской партии! Правда, их официальные биографии изрядно мифологизированы, и доведены до уровня жития святых…Но докопавшись до реалий, мы получим серию портретов уголовных отморозков, прошедших путь от 1С и 2С до 0НС и далее, до 1С+, причем каждый этап этой эволюции предельно понятен и объясним, и может быть расписан буквально по дням и часам.

А кто у нас типичные представители 1С++ из современной России? Да вот же они: это Путин и его окружение. Примерно то же, что и 1С+, но значительно хуже образованные, и с еще более заметными и значимыми уголовными эпизодами в биографии. Российский нацизм при таком подходе немедленно обретает совершенно зримые и бесспорные черты.

Здесь надо заметить, что распад СССР и дальнейшая эволюция продуктов этого распада с точки зрения классового анализа очень интересны именно как пример распада социал-феодального общества, с его основными классами 1С+ и 2С-.

Последний — зеркальное отражение 1С+: если второй класс феодального общества 2С до некоторой степени защищает от произвола традиция, ограничивающая свободу действий 1С, то во власти 1С+ 2С- уже абсолютно бесправен.

Впрочем, и это бесправие — ничто, по сравнению с бесправием 2С—, который сегодня, на наших глазах, формируется как продукт деятельности российского 1С++.

Но подробное рассмотрение распада неофеодальных обществ — довольно большая и сложная тема, и мы отложим ее до другого раза — до анализа посткапиталистических процессов, с которыми она напрямую связана. Пока же отметим только два принципиально важных момента.

Падение в социал-феодализм — не в реставрацию феодализма, а именно в социал-феодализм, в очень специфическую разновидность общества первого типа, происходит по результатам безуспешной попытки реформ к обществу второго типа, в том случае, если классический 1С в ходе этой попытки по каким-то причинам или комплексу причин перестает существовать как социально значимый класс.

Глубина же социал-феодальной ямы значительно больше, чем в случае простой реставрации феодализма, и выпрыгнуть из нее обществу намного сложнее. Тот факт, что некоторые окраины бывшего СССР все-таки выбираются из этой ямы, зацепившись за ее край, и с трудом подтягиваясь вверх, заслуживает внимательного рассмотрения с целью понять: как им вообще удался этот невероятный трюк?

Впрочем, тех, кому это удалось, очень немного: три страны Балтии и Украина.

Грузия и Молдова попытались было, но уже явно сходят с дистанции.

Собственно, в Украине и в странах Балтии процесс демонтажа остатков социал-феодализма внутри их обществ тоже далеко еще не завершен,к тому же его поддерживает внешняя агрессия ультрасоциал-феодальной России.

Иными словами, демонтаж социал-феодального общества и его реформирование до консенсусного общества второго типа — крайне сложная задача. Решить ее без помощи извне очень трудно — и здесь возникает важнейший вопрос о том, кто и в каких пределах заинтересован оказывать помощь таким реформам в современном мире.

Вопрос же о том, возможно ли реформирование без вмешательства извне ультрасоциал-феодального общества, которое сейчас складывается в России остается открытым. Примеров такого рода мир пока не знает, впрочем, и обществ таких, к счастью, совсем немного. Предварительный ответ: скорее нет, чем да.

Иными словами, без оккупационной администрации — а, значит, без оккупации России после ее военного разгрома, — дело определенно не обойдется. В том, что полумеры в виде экономического принуждения недостаточны, мир уже убедился на опыте компромиссно-мягкого демонтажа СССР, окончившегося позорным провалом.

Кстати, для денацификации социал-феодализмов, сложившихся в период между двумя мировыми войнами в Германии и Италии, тоже потребовался их военный разгром и оккупация. Причем, откат от сложившейся, пусть и вчерне, демократии к социал-феодализму и там, и там был лишь частичным и компромиссным, да и продолжался очень недолго. Так, германский нацизм, замахнувшийся было на «Тысячелетний Рейх» пробыл у власти всего-то 12 лет, с 1933 по 1945. При этом, процесс денацификации Германии занял порядка 50-70 лет, а его результаты, судя по настойчивому стремлению германских политиков сотрудничать с путинским режимом, трудно назвать успешными.

Иными словами, социал-феодализм дает тяжелые и продолжительные по времени осложнения. В этой связи прогноз о том, сколько времени потребует денацификация России дать очень сложно. Но, вероятнее всего, ее денацификация как целого, и переход к общероссийскому реформированию в общество второго типа невозможны вообще — то есть, в принципе.

Это означает, что каких-либо иных вариантов решения проблемы агрессивного русского нацизма, превратившегося в глобальную угрозу, помимо раздела России на несколько анти-Россий, выводящих свою идентичность из сопротивления российской оккупации, просто не существует.

Здесь, к слову, можно вспомнить и о том, что три страны Балтии, достигшие успеха в уходе с российской орбиты, тоже выстроили свои новые идентичности на основе отрицания всякой общности с Россией, относясь к пребыванию в составе РИ и СССР как к периоду национального унижения и угнетения, репрессий и прямой оккупации. Успешное движение Украины прочь от России тоже связано с периодами именно такого отношения к нашему общему с Москвой историческому наследству.

Напротив, всякое смягчение этого курса неизменно вело к откату назад: частичному демонтажу уже построенных демократических институтов, сближению с социал-феодальной Москвой и усилению позиций промосковского 0НС. Наконец, у нас есть примеры Молдовы и Грузии, которые пытались пойти по компромиссному пути, ища в имперском периоде «не только плохое», но «что-то хорошее». Обе они стремительно валятся сейчас назад, в объятия Москвы, хотя и пытаются делать вид, что европейские реформы идут у них успешно — и даже подали заявки в ЕС, пытаясь зацепиться за хвост украинского поезда.

Но формальное членство в ЕС тоже не спасает от внутренних социальных проблем, порожденных торжеством социальной архаики в лице 0НС, что мы и наблюдаем на примере Венгрии. Конечно, социал-феодализм в его явном виде там пока не сложился, но Венгрия, член ЕС и НАТО, уверенно дрейфует в этом направлении, и что-либо сделать с этим дрейфом пока не удается.

Это, среди прочего, означает, что на вопрос о том, «надо ли убирать памятники Пушкину» следует сразу и жестко отвечать «надо», отсекая поток демагогии, который к этому вопросу обычно цепляют. Мол, зверства оккупантов на захваченной украинской территории — это одно, а «великая русская культура» — совершенно другое. Нет уж, простите — убирать все, просто потому, что ничего «одного и другого» нет. Зверства русских оккупантов в Украине прямо вытекают из всей «великой русской культуры». Внимательно проанализировав ее содержание, включая, к слову, и творчество Пушкина, это можно вполне предметно доказать.

Эксклюзив

Продолжение следует

Сергей Ильченко, для Newssky