Что происходит в Латинской Америке? (часть 3)

15.01.2020 0 By nikolaiilcenco

Ки Сандерс

Очередная смена власти в Аргентине. Переворот в Боливии. Углубление кризиса в Венесуэле, общественные, социально-экономические и политические модели стран Латинской Америки в статике и динамике, жизнь диаспор и внешние влияния – об этом и многом другом мы беседуем с Ки Сандерс – известной латиноамериканисткой, специалистом в области безопасности и противодействия торговле людьми. Г-жа Сандерс – член аргентинского Союза писателей, автор трёх книг, в том числе бестселлера о human trafficking и нелегальных аспектах индустрии для взрослых “Prolegómenos al libro Carne”. Награждена правительством Буэнос-Айреса за работу в социальной сфере. Во время прошлых выборов издавала газету “Visión Independiente”.

Имеет ли смысл говорить о существовании теневого альянса преступных синдикатов Латинской Америки с российским режимом, или это модная конспирология?

 Безусловно. Никакой конспирологии здесь нет. Огромные волосатые уши России, Китая и Ирана, которые пропаганисты пытаются выдать за крылья антиугнетения, торчат из каждого проекта, связанного с “социализмом 21 века” – будь то проект венесуэльский, никарагуанский, эквадорский, аргентинский или боливийский. В глобальном мире советские наработки пригодились очень сильно, ведь с их помощью можно не только эксплуатировать антиамериканские идеи, но и брать под контроль пророссийских исламистов в регионе, и контролировать молодёжные движения.

В конечном итоге Россия использует следующих акторов для реализации своих политических амбиций в регионе:

1. Ультралевые. Это классика советской эпохи, левые латиноамериканские силы традиционно тяготеют к правопреемнице СССР. Практически все латиноамериканские левые, позиционировавшие себя как социалистов 21 века, были либо целиком пророссийскими (Киршнер, Ортега, Кастро, Чавес-Мадуро, Корреа), либо умеренно пророссийскими с сильными прокитайскими симпатиями (Лула-Дилма в Бразилии, Умала в Перу.)

2. Исламисты шиитского (проиранского-пророссийского) толка и ещё более лояльные России баасисты (панарабисты) и всевозможные антиизраильские национал-исламистские движения. Соответствующие диаспоры в Латине оказались полезны, и в регионе начала расти исламистская нарко-оружейная, отмывочная сеть. Если говорить о Венесуэле, то вот один из ярких примеров. Лидер иракского баасистского Высшего командования джихада и освобождения, Иззат Ибрагим ад-Дури, является близким соратником отца бывшего вице-президента Венесуэлы Тарека аль-Айссами. Сам Тарек аль-Айссами, обвиняемый в наркоторговле, отмывании денег и коррупции и занимающий ныне пост министра индустрии, тесно связан с Хизбаллой и наркокартелем Солес (созданном и возглавляемом венесуэльскими силовиками и военными.) Он также торговал венесуэльскими паспортами, незаконно предоставив гражданство сотням исламских и ультралевых террористов. Таких людей здесь хватает, и они инкорпорированы непосредственно в государство, занимают высокие посты. Это результат продолжительного взаимодействия с Россией и торжества внешнеполитической школы имени Евгения Примакова.

3. Антиамериканские и антинациональные радикальные шумные попутчики, которых используют по необходимости. Они могут быть идейными и осведомлёнными, как чилийские “акраты”, или представлять безыдейный малообразованный криминалитет. В Венесуэле криминалитет “ссучили” довольно быстро. С одной стороны, пламенные чавистки, типа Ирис Варелы (ответственная за пенитенциарную систему Боливарианской Республики), воркуют и любятся с пранами (это местный термин для обозначения криминальных авторитетов), с другой, правительство открыто принимало у себя разыскиваемых террористов из FARC, а первые лица государства обнимались с ними и фотографировались для прессы, а также предоставляли боевикам возможность преподавать и выступать в университетах и школах. Почему же криминалу не сотрудничать с классово близким режимом?

4. Международные наркокартели и террористические группы, типа FARC-ELN, ХАМАС или картеля Синалоа. Здесь очень помогли старые кубинские криминально-террористические связи, которые Россия постепенно смогла возобновить и раскрутить, прощая Кубе долги и восстанавливая доверие к себе со стороны картелей и ультралевых, подорванное в ельцинские времена.

5. Собственные корпорации – легальные (Роснефть, Росатом) и не очень – в частности, связанные с наркоторговлей. Эти корпорации не просто вмешиваются в политическую жизнь третьих стран, но и претендуют на монопольное регулирование этой жизни. Они действуют беспринципно, вмешиваясь в выборы, покупая политиков и военных, и постоянно лгут, в т.ч. устами высокопоставленных чиновников из МИДа и российских федеральных СМИ.

Блок ALBA являлся союзом криминальных нарко-левацких пророссийских режимов в чистом виде. Это был крупный транснациональный наркокартель с социалистическим, просоветским и пророссийским бэкграундом, обусловленным как непосредственным влиянием РФ, так и ностальгией участников (кубинцев и сандинистов в первую очередь) по “старым добрым временам”. Ничего нового он из себя не представлял – наркокартели размером с государство уже встречались в новейшей истории, взять тот же Афганистан времён талибов, классическое narcoestado, только исламистское, и производило оно не кокаин, а опий-сырец и героин. Оно имело союзный анклав на территории соседнего Пакистана (Северный Вазиристан.)

Так что нет, никакой конспирологии. Здесь обкатываются старые советские наработки, помноженные на безыдейность и беспринципность российских властей, удачно лёгшие на внешнеполитическую доктрину Примакова и его последователей. Режимы, получившиеся в результате, пытаются оседлать процесс сращивания “антиамериканских сил”, наркокартелей и исламистов, который идёт по всему миру.

Очевидно, что – и Вы часто об этом пишете – в обществах стран Латинской Америки происходит бурный процесс социальной модернизации: тогда можно ли констатировать, что, к примеру, роль женщин в политической жизни стран региона сегодня сравнима с реалиями государств-членов ЕС и Соединённых Штатов?

 Однозначно да, роль женщин в регионе чрезвычайно высока, и была высокой ещё в начале прошлого века. Латиноамериканский феминизм менее известен по двум причинам. Во-первых, “транснациональные”, универсалистские версии феминизма (интерсекциональный, либеральный и левый – радфем, марксфем, эко-анархофем) более распространены и считаются чуть ли не “единственно истинными”, по умолчанию подходящими всему миру. Академические круги и западные СМИ преимущественно освещают их, игнорируя или даже замалчивая альтернативные и неудобные точки зрения. Не станут же преподаватели рассказывать французским студентам, что чилийский феминизм был ультраконсервативным, христианским и провоенным, и что организованные посредством структур типа Poder Feminino женщины сыграли большую роль в организации путча 1973 года, или что доминиканский феминизм обязан своим развитием и широким распространением националистической христианской диктатуре Рафаэля Трухильо. Или о том, как военный диктатор-антикоммунист Уго Бансер отстаивал имущественные права женщин в Боливии, в результате чего в некоторых регионах количество женщин-собственниц земли выросло более, чем в два раза. А позднее эти “ужасные” боливийцы, не понимающие европейских ценностей, посмели переизбрать Бансера своим президентом на официальных выборах, уже значительно позже окончания военного режима. Или о том, как в сомосовской Никарагуа была создана эпических масштабов фем-инфраструктура, объединявшая женщин из всех социальных слоёв (от богатых и представительниц среднего класса до проституток и зэчек, нуждавшихся в ресоциализации и реабилитации), которую уничтожили отмороженные советские марионетки-сендеристы, любимчики американской Демпартии и европейских гуманитарно-академических кругов. В результате их “освободительной” работы Никарагуа с треском провалилась на дно Третьего мира, ощутила чудовищный экономический спад и пребывает в плачевном состоянии до сегодняшнего дня.

Во-вторых, в Латинской Америке нет и не было единого “истинно верного” феминизма. В каждой стране были специфические условия, в которых формировались женские движения. В Аргентине феминизм находился под сильным перонистским влиянием, в Чили он был более консервативным и христианским, в Перу был силён индеанистский фактор, в Доминиканской Республике – националистический и солидаристский, плюс сильнейшее влияние доктрины Hispanidad. А в Гаити доминирует нуаристский (негритюдерский) расовый подход, сочетающийся с политическим пафосом и мессианизмом первой независимой Чёрной Республики. Таким образом, латиноамериканское женское движение в ретроспективе – это скорее конфедерация разнообразных “национальных феминизмов”, нежели что-то претендующее на глобальность и универсальность, и это прекрасно, потому что универсализм чаще всего ложен, он даёт примитивные, интеллектуально убогие, ответы на сложные вопросы. Важно также помнить об индеанистском феминизме, который занимает особенное место в сложной мозаичной системе взаимодействующих друг с другом мировидений.

Вообще в Третьем мире, и в латиноамериканском регионе в частности, женщины быстрее и эффективнее прорывались к власти, нежели в Первом, даже в контексте высших государственных постов. Латиноамериканки Исабель Мартинес де Перон (Аргентина), Лидия Гейлер Техада (Боливия) и Юджиния Чарлз (Доминика) входят в первые полтора десятка женщин-государственных лидеров в мире. Можно вспомнить и “неофициальных” женщин – лидеров мнений и соправительниц, таких, как Эва Перон, Элена Кастильо Бараона (супруга консервативного гондурасского лидера Тибурсио Кариаса Андино, одного из отцов-основателей центральноамериканской авиации), доминиканка Эрсилия Пепин (мать-основательница доминиканского феминизма, просветительница, патриотка и друг Рафаэля Трухильо) и многих других.

Сегодня женщины играют важную роль в политической и социальной жизни региона. Они занимают разные посты, от мэрских до президентских, становятся лидерами политических партий, как консервативных/правых, так и левых, организуют бизнесы, социальные движения и профсоюзы. В команде Макри, в частности, было много женщин: Патрисия Бульрич (министр безопасности), Мария Эухения Видаль (губернатор Буэнос-Айреса), Габриэла Микетти (вице-президент), Каролина Станлей (министр социального развития), Лаура Алонсо (занималась борьбой с коррупцией.)

Last but not the least, заметна ли в Аргентине, и, может быть, других странах Латинской Америки – украинская диаспора и деятельность украинских дипломатических представительств? Что, в принципе, пишут (если пишут) СМИ об украинской ситуации?

Лично я не замечала какой-то особенной украинской активности. Иногда украинцы собираются и проводят свои мероприятия, Украина стабильно присутствует на ежегодной Feria del Libro (международная книжная выставка) в Аргентине (в то время, как Россия исчезла оттуда сразу после ухода Киршнер), но говорить о значительной политической активности украинцев я лично не могу. Простой пример. В конце 2013, или уже в 2014 я готовила протест в поддержку украинской нации, которая выступила против Януковича. Сначала был пикет у посольства, а дальше планировался протест. Я ходила общаться с украинской диаспорой, но от неё не пришёл никто. В конечном итоге я решила вопрос другим способом.

Возможно, причина в том, что украинцы не до конца понимают политическую ситуацию в целом, чувствуют себя неуверенно, не понимая, кто их союзники среди местных политических сил. Эта проблема обусловлена спецификой постсоветской латиноамериканистики, которая уже который год подряд стагнирует (а я регулярно отслеживаю новинки, выходящие из-под пера русскоязычных, в т.ч. украинских, авторов), балансируя между советским наследием и необходимостью угождать современной российской власти. В Украине нет собственной независимой школы латиноамериканистики, русско- и англоязычные источники чаще всего рассматривают Латину как объект, а не субъект, соответственно, брать информацию неоткуда. Украине, как полноправному члену семьи молодых Республик, важно самостоятельно, без ЕС-овских подсказок, учиться ориентироваться в мире. “Европейский путь”, который ей обещают политики, это смерть для Украины, как политического субъекта, едва начавшего формировать собственную идентичность. Старые европейские державы будут играть с молодой нацией в свои игры, пока не выжмут досуха. “Русский мир” это ещё более мучительная смерть для Украины. Но выбор для вашей страны – гораздо более широкий, вам не нужно выбирать между быстрой смертью и медленным умиранием.

Возвращаясь к разговору о диаспоре: естественные политические союзники украинцев – это правые и сотрудничающая с консерваторами Третья позиция. Первые сдержанно относятся к России-правопреемнице СССР и её внешней политике, которая на сегодняшний день заключается в поддержке наиболее грязных, нарко-терористических и отмороженных левых режимов Континента. Вторые ненавидят империализм и, при верном донесении информации, будут сочувственно относиться к украинцам. Но, чтобы верно доносить информацию, необходима саморефлексия, которая со временем породит общенациональную идеологию, которая, в свою очередь, определит и сформирует коммуникативные и политические методы украинского взаимодействия с миром. Важно определиться, к кому себя относить – к “нелюбимым наследникам империи” и европейцам, стремящимся к слиянию с “более успешными” европейцами, или к молодым нациям, сражающимся против любых сил, угрожающих их идентичности. От этого решения будет зависеть и внешняя политика страны, и жизнь диаспоры.

беседовал Максим Михайленко, Newssky


Підтримати проект:

Підписатись на новини:




В тему: