Выборы в Молдове: в первом туре ничего не решено, во втором ничего не изменится

Первый тур выборов, прошедших в Молдове первого ноября, ожидаемо не выявил победителя. Во второй тур, столь же ожидаемо, вышли действующий президент Игорь Додон и его основная и давняя соперница Майя Санду. Сюрпризом же стало то, что Санду, хотя и ненамного, но всё же опередила Додона, набрав 36,16% голосов против додоновских 32,61%. Или, чтобы был понятнее масштаб происходящего, получив на 47 769 голосов больше. Это дало повод сторонникам Санду праздновать победу, а команду Додона заставило сосредоточиться в надежде на реванш во втором туре, который назначен на 15 ноября.

 Кстати, четыре года назад, в 2016, Игорь Додон и Майя Санду тоже сошлись во втором туре выборов. Тогда в первом туре они набрали 47,98 % и 38,71 % голосов, а во втором 52,11 % и 47,89 %. Победил Игорь Додон – впрочем, есть серьезные основания полагать, что ему помог ныне беглый олигарх Влад Плахотнюк, несмотря на то, что публично Додон выступал в роли его жесткого оппонента. Но то публично, а так, как выяснилось, между Плахотнюком и Додоном существовали вполне партнерские, деловые отношения, в которых Плахотнюк выступал в роли ведущего, и даже финансировал партию Додона. К этому интересному феномену мы ещё вернемся.

 

Кто, за кого и против кого голосует

О том, как соотносятся на политическом поле Додон и Санду, и что вообще представляет собой политический класс Молдовы я уже писал в статьях «Либералы партийных карьеров» и «Политэкономия  Молдовы: цирк лилипутов в тени кремлевских башен». Если коротко, то ситуация выглядит следующим образом.

 Первое. Молдова не сложилась как государство, и не имела на это никаких шансов, просто по причине отсутствия молдавском обществе, не вышедшем за пределы родоплеменной стадии развития, значимого запроса на собственную государственность. Как следствие, родоплеменные ценности – единственные, имеющие в Молдове значение, а родственная мафия держит под контролем все политические и общественные организации, являющиеся, по сути, лишь декорациями.

Влиятельные кланы, оформившиеся на стадии распада СССР, состоят в сложных взаимодействиях, в чем-то соперничая, а в чем-то сотрудничая. Игорь Додон – продукт одного их таких компромиссов, оказавшегося на удивление удачным – естественно, с клановой точки зрения, и, в силу этого, довольно устойчивым. Именно этим и объясняется его сотрудничество с Плахотнюком, хотя публично они выступали как политические оппоненты.

Второе. Додон не пророссийский, и не антироссийский. Политический класс Молдовы вообще не оперирует такими категориями, лозунги о «пути в Европу» и «единстве с Россией» предназначены исключительно для лохтората. В частности, лозунги Партии Социалистов, являющейся политическим инструментом Додона, ситуативны, и сформированы в расчете на охват возможно большей части избирателей. Очевидно, что это беспроигрышный путь: определив настроения большинства голосующих выступать с лозунгами, отвечающими этим настроениям. Ничто иное, кроме этого соответствия, не имеет значения.

Но на этом пути есть сложности: в состоянии затяжной стагнации общество поляризуется на две группы с устойчивыми симпатиями, одна из которых видит выход их тупика в устремлении «в Европу», а другая «в Россию». Посредине же болтается масса неопределившихся, чей выбор между двумя, якобы, существующими, и, якобы, противостоящими друг другу путями развития неустойчив, и в каждый момент времени зависит от недавно ими услышанного, увиденного, редко – прочитанного, и то, чаще на заборе, в соцсетях или в ином публичном месте. За воздействие на колеблющихся идет борьба, впрочем, она идет и за симпатии определившихся, ибо соперничающих группировок много, а число мест у властных кормушек ограничено. Весь этот движ и носит в Молдове название «публичной политики».

Третье. В действительности, ни «в Европу», ни «в Россию» Молдова не движется. Она очень стабильна в роли коммерческого проекта «Молдова + ПМР», работающего из-под флага признанной де-юре Молдовы, но включающего в себя также и «серую» ПМР, как удобное место, где можно творить любые коммерчески выгодные непотребства.

Как следствие, молдавское общество предельно коррумпировано, причём, поскольку коррупция носит в нем системообразующий характер, она является наиболее верной с практической точки зрения линией поведения. Клановые вожди рассматривают Молдову только как площадку для борьбы за ресурсы с другими кланами и выхода на международный уровень.

В сочетании с ностальгическими настроениями, характерными для пост-СССР, это облегчает России проникновение на молдавское поле. Российский криминальный хаб легко инкорпорирует в себя молдавских клановых лидеров. А вот структуры ЕС, США и других нетоталитарных стран, контактируя с реалиями, спрятанными под маской «страны, стремящейся в Европу», напротив, подвергаются значительной коррупционной коррозии. Это превращает Молдову в удобный российский прокси для взлома и разложения любых международных организаций, куда Молдову имели неосторожность принять.

Все сказанное, в принципе, характерно для всех постсоветских стран. Но именно в Молдове, искусственном образовании, случайно получившем независимость, и остающимся, по сути, «ДНР на поздней стадии развития», что я подробно описывал в статьях «Румыния и Молдова в зеркале друг друга» и «Рождение Республики Молдова» эти процессы достигли своей полной логической завершенности.

Четвертое. Помимо перечисленных трех групп населения: «проевропейцев», к которым примыкают сторонники объединения с Румынией, ностальгиков-«пророссиян» и неопределившихся, есть ещё и четвертая группа, наиболее практичная и прагматичная –  те, кто уехали прочь из Молдовы. Но за пределами Молдовы они тоже начинают делится на перечисленные три. По крайней мере те, кто ходит голосовать.

 

О шансах на победу во втором туре

А, кстати, кто ходит голосовать в Молдове? И много ли их?

– Число желающих пойти на выборы постоянно снижается. В 2016 году явка составила 50,95 % в первом туре и 53,45 % во втором. В 2020 – 42,76 % в первом туре.

–  Резко вырос средний возраст голосующих. Точных цифр пока нет, но даже за 4 года разница видна невооруженным глазом. Молодежь уезжает из Молдовы в первую очередь, а оказавшись в диаспоре быстрее прирастает к новому месту жительства и теряет к Молдове всякий интерес.

– Какие регионы дали больше всего голосов? О, это тоже интересно: 21% дал Кишинев, 11% – диаспора. Дальнейшие подробности доступны по ссылке. В хвосте диаграммы есть небольшие неточности, но общую картину она отражает верно.

По сравнению с 2016 годом Додон в Кишиневе Додон ощутимо просел. Ну, а диаспора всегда голосовала в основном за Санду, это её вотчина, поскольку она позиционирует себя как «проевропейский политик». Исключение составила российская диаспора, но там проголосовало всего 5600 человек из 150 тысяч, проголосовавших в диаспоре в целом.

Посмотрим теперь, каковы электоральные резервы Додона и Санду ко второму туру. Тут надо понимать, что о чем бы ни договорились политические лидеры, они не могут прямо приказать своим избирателям идти и голосовать за удобного для них кандидата. Они могут только призвать их к этому. И Додон, и Санду сейчас ведут переговоры с кандидатами, проигравшими в первом туре. И вот, Ренато Усатый, занявший третье место с 16,90% уже заявил, что Додона он не поддержит и проведет переговоры с Санду. Но до чего бы Усатый с Санду не договорился, его электорат, выбирая между Санду и Додоном, может решить все по-своему.  И, с учетом специфики муниципии Бельц – вотчины Усатого, можно предположить, что процентов 60-70% голосовавших за Усатого в первом туре уйдет именно к Додону. Пойдут ли вообще голосовать остальные 30% – большой вопрос.

То же можно сказать и о Виолетте Иванов (именно так, «Иванов», ибо гордая румынская фамилия не склоняется перед русскими падежами), бывшей правоверной коммунистке, баллотирующейся сейчас от партии «Шор» и набравшей 6,49%.  А ещё есть мобилизационный ресурс не голосовавших избирателей, которых можно призвать проголосовать во втором туре, и он у Додона заведомо больше.

При этом, все внимание СМИ сейчас сосредоточено на якобы возможном подвозе на второй тур избирателей из Приднестровья, три четверти которых действительно голосуют за Додона. Но это в чистом виде отвод глаз. Приднестровцы не больно-то массово ехали голосовать и на первый тур, их было 1,7% от общего числа проголосовавших. А, поскольку, эти поездки сопровождались шумными скандалами с попытками не пропускать их на избирательные участки, то во втором туре их будет ещё меньше. Но, допустим даже, что додоновская партия, договорившись с Тирасполем, предпримет невероятные мобилизационные усилия, и доведет число приднестровцев до 3% проголосовавших. Цифра эта, сразу скажу, невероятная, и заведомо завышенная, но, допустим, что так случится, и примерно 2,5% из этих трех проголосуют за Додона. И это все равно будет не так уж и много, во всяком случае, заведомо меньше того, что, с гораздо большей вероятностью, получит Додон за счет голосов, пришедших от кандидатов, занявших 3 и 4 места.

В свою очередь, Майя может рассчитывать только на хвосты списка первого тура: на голоса тех, кто поддержал Андрея Нэстасе, Октавиана Цыку, Тудора Делиу и Дорина Киртоакэ. В сумме эта четверка набрала 7,84%. Но от Майи Санду эта часть избирателей тоже не в большом восторге.  Конечно, голосовать за Додона они не пойдут ни при каких обстоятельствах, но у них есть возможность просто остаться дома. Так что если во втором туре голосовать пойдет за Санду хотя бы две трети из этих 7,84%, то ей очень повезет.

Иными словами, у Игоря Додона есть отличные шансы на реванш во втором туре. По сравнению с шансами на победу Санду я бы оценил их как 2:1.

 

Феномен Майи Санду. Почему ее победа или поражение не имеют ни малейшего значения

 Санду являет собой исключение, несколько выпадающее из общего типажа молдавских политиков первого ряда. Впрочем, как это часто бывает, исключение в ее лице лишь подтверждает общие для Молдовы правила игры.

Санду как политик – продукт попытки западных, в основном, немецких НПО вывести в Молдове лидера нового типа, европеизированного типа, не привязанного ни к одному из молдавских родоплеменных кланов. Здесь, к слову, надо уточнить, что Санду не является ярко выраженной унионисткой, то есть сторонницей присоединения Молдовы к Румынии. Она вообще не является ничем и никем ярко выраженным, и толерантная бледность невыгодно отличает ее от остальных молдавских политиков, твердо знающих, что они сражаются за свой очередной миллион на банковском счету, причем, отнюдь не в Молдове и не в молдавских леях. Ярко выраженным унионистом среди кандидатов был Дорин Киртоакэ, набравший 1,20 % и занявший последнее место, что хорошо продемонстрировало реальные шансы на молдо-румынское «Униреа».

Так вот, европейский эксперимент по выведению европеизированного политика удался, но лишь частично. Примерно в той же степени, в какой в британской Индии удавалось воспитывать из представителей местных народностей британских джентльменов. Этот англо-индийский типаж, весьма ярко описанный Киплингом, был очень полезен в канцелярии колониальной администрации – в роли переводчика, помощника, делопроизводителя, но оказывался беспомощен как руководитель, поставленный управлять туземцами. Местные видели в нем не белого сахиба, которого приходится слушаться, чтобы не нарваться на кару (но и обманывать при каждом удобном случае, пользуясь его неосведомленностью), а наглого выскочку из местных же, фактически – предателя и разрушителя местных обычаев.

Санду, в случае избрания, придется выстраивать свое влияние, опираясь не на избирателей, а на подготовленные кадры. И даже если следом за ее маловероятной победой на выборах последуют внеочередные выборы в парламент, на которых её партия получит, тем или иным способом, контрольный пакет (это вообще невозможный поворот, но допустим, что случится даже так), на уровне рядовых исполнителей всё останется по-прежнему. Молдова нереформируема в принципе, поскольку в ней по факту нет ни государства, ни гражданского общества, ни независимой судебной системы, ни разделения властей, а есть только клубок клановых интересов, симулирующих все перечисленное.

А победив голой, без поддержки в парламенте, Майя Санду просто-напросто окажется в изоляции. Эта изоляция будет усугублена еще и тем, что быть президентом страны – явно не её уровень. Нечто подобное уже случилось с Санду в бытность ее премьер-министром, когда она своим руко…. ммм… головоногим руководством буквально за несколько месяцев создала в экономике катастрофическую ситуацию. Оказалось, что, для того, чтобы рулить страной, мало быть лично честной – надо быть ещё и умной. И грамотной, как администратор, и как политик. И уметь окружать себя подходящими людьми, готовыми поддержать взятый курс на антикоррупционные реформы и оздоровление всех ветвей власти. И, опять же, такие люди – подготовленные люди, а не энтузиасты, набранные по объявлению, должны быть.

Сама Санду, если хорошо покопаться в её биографии, тоже не без греха, и ее взлет на политические высоты имеет явный протекционный привкус. Но даже если она святая, и излучает сияние всеми частями тела, это всё равно не отменяет, того, что в роли премьера она оказалась абсолютно провальной.

И даже если Санду удастся раскачать ситуацию до досрочных парламентских выборов, это ничего не изменит. Расклад сил в молдавском парламенте по всем признакам очень стабилен, если, конечно, говорить о реальных, то есть, о клановых силах. Любые выборы неизбежно воспроизведут этот расклад, пусть с немного иными названиями партий и некоторыми люфтами, но для Майи Санду от этого ничего не изменится. Её, занявшую президентское кресло, неизбежно загонят в полную изоляцию, ведь Молдова, напомню, парламентская республика. И даже качать ситуацию, будучи ограниченным в правах, но все-таки президентом, как это не без успеха делал Игорь Додон, Санду не сможет. Не та у неё поддержка, и не тот аппаратный опыт.

Словом, победа Санду на президентских выборах, даже если бы она и случилась, не возымела бы никаких реальных последствий.  Всё ограничилось бы громкими заявлениями об очередных успехах, достигнутых Молдовой на пути в Европу. Но, как уже сказано, Молдова никуда не движется. Она прочно стоит на одном и том же месте.

Петру Русу для Newssky, Кишинеу