Мир после пандемии. Какой будет оборона Европы в гибридной войне

21.05.2020 0 By NS.Writer

Вызовы для непосредственной обороны в Европе, возникшие до распада Советского Союза, существенно отличаются от сегодняшних. Здесь четко прослеживаются пережитки прошлого, не в последнюю очередь из-за того, что президент Путин обеспечивает связь между двумя историческими эпохами. Но распад Советского Союза и распад организации Варшавского договора существенно изменили географию либеральных демократий в Европе и их североатлантических партнеров.

Об этом пишет GUILDHALL.

Вместо того, чтобы Западная Европа противостояла с севера, центра и юга странам Варшавского договора, над которыми доминировала Советская империя, теперь «новая» и «старая» Европа сталкивается с «новой» Россией и ее союзниками в Европе и за ее пределами.

Россия при Путине значительно реформировала свои вооруженные силы и изменила свою глобальную позицию в отношении их способности влиять на расстановку сил в обороне и безопасности Европы.

Вместо того чтобы иметь силы для вторжения старого советского образца, готовые пересечь внутреннюю границу Германии, российские военные отдают приоритет наращиванию воздушных и морских способностей, а также наземных войск для проникновения на территорию другой страны.

Речь идет о доминировании в ситуациях по осуществлению влияния и способности действовать по всему спектру военных действий. А для россиян ядерная модернизация сочетается с прогнозируемым снижением ядерного порога.

После захвата Крыма и участия в Сирии россияне использовали территориальное расположение, чтобы расширить свои возможности в сферах, представляющих важность для Европы в целом. Примечательно, что аннексия Крыма поставила под сомнение предполагаемые шаги Европейского Союза на восток касательно включения Украины. Действуя из Сирии с усиленным воздушным и морским базированием, россияне вернулись в Средиземное море под влиянием продолжающихся событий в регионе, которые имеют основное значение для южного фланга НАТО.

И в современную эпоху плутократия Путина работает с новыми наборами инструментов, в том числе с кибер-инструментами, вместе со старыми методами, а именно с политическими войнами, чтобы изменить вместе с другими авторитарными государствами ХХI-го века, в частности с Китаем, способность внутренне изменять динамику непосредственной обороны (включая безопасность) как в «новой», так и в «старой» Европе.

Это касается использования новых инструментов, как в кибер-пространстве, а также возможностей, не доступных во время холодной войны, для экономического расширения в либеральных демократиях и формирования внутренней поддержки инвестиций со стороны авторитарных государств непосредственно в Европе и Северной Америке.

Другими словами, речь идет не о войне как таковой. Речь идет об эволюции либеральных демократий и расширенных наборах инструментов, которые пытаются использовать нелиберальные субъекты для влияния на культуру, действия и решения либеральных демократий.

Как сказал Юха Мустонен из Финского центра по противодействию гибридным угрозам в нашем интервью с ним: в 2017 году «Противник может усиливать уязвимость, покупая землю, делая инвестиции, осуществляя такие виды экономической взаимозависимости. Он может вступать в диалог с нашими гражданами или группами наших граждан, например, для разжигания антииммигрантских настроений и использования их для расширения доступа к определенным группам внутри европейских обществ. Например, нарративы некоторых европейских крайне правых группировок стали довольно близки с нарративами некоторых противников».

«Противники используют много инструментов влияния. Они могут определить эффект от демонстрации силы ограниченным использованием военной силы, а затем, продемонстрировав нашу уязвимость, осуществить психологическое влияние на западные общества для формирования политики, более благоприятной для их интересов».

«Если вы используете много инструментов влияния, находящихся ниже уровня войны, их синергетический эффект может дать больше в ваших целевых обществах, и это темная сторона комплексного подхода».

«Задача состоит в том, чтобы понять уровень влияния и подходы. Что является законным, а что нет? И как мы можем противостоять использованию гибридного влияния незападными противниками? Как мы можем предотвратить использование нашими противниками демократических расколов и уязвимостей, чтобы усилить свои собственные позиции? Как мы можем сделать это, не потеряв наш авторитет как правительства перед нашим собственным народом? »

Нелиберальные государства явно используют новые военные возможности для поддержки своей глобальной дипломатии, чтобы попытаться получить результаты и преимущества, которые улучшают их положение и интересы. Системы, которые они строят и разворачивают, явно требуют ответа. Об этом заявляют западные военные специалисты. Менее понятным является то, как меняется спектр конфликтов с точки зрения использования профессиональных возможностей для достижения обычных дипломатических целей.

Речь идет о жесткой силе, которая обеспечивает использование других наборов инструментов для ведения войны, в частности тех, которые связаны с политической войной. Политическая война, в свою очередь, поддерживает гибридную войну, которая усиливается возможностями эскалации с помощью надежной системы обычных вооруженных сил, которая, в свою очередь, поддерживается современным ядерным оружием.

Это сильно отличается от классического различия, проводимого между жесткой и мягкой силой, и заставляют задуматься, как инструменты политической войны и концепции операций гибридной войны играют ключевую роль в управлении кризисами. Политическая война подготавливает почву для гибридной войны, в которой кинетические средства смешаны с инцидентами, подготовленными политической войной. И то, и другое базируется на соответствующих военных возможностях.

Авторитарные государства ХХI-го века берутся за либеральные демократии на уровне своих основных ценностей и бросают им вызов, чтобы защитить свои интересы. И они делают это в период глубоких перемен на Западе и тогда, когда западные альянсы, как НАТО, так и Европейский союз, пытаются распределить силы наилучшим образом, чтобы защитить свои интересы в новой среде угроз.

С окончанием «холодной войны» и сохранением единственной сверхдержавы «конец истории» казался очень близок некоторым аналитикам, и, соответственно, либеральные демократии оказались господствующими, и они должны были доминировать в предстоящие десятилетия.

«Единая и свободная Европа» возникла из пепла Советской империи, а «новая Европа» войдет в процветающую расширенную Европу, которая будет продвигать наследие демократического развития послевоенного периода.

Расширение двух ключевых западных альянсов, Европейского союза и НАТО, стало средством и обеспечило завершение консолидации безопасного и процветающего западного мира. Непосредственная оборона стала остаточным благом, а не основным требованием для выживания либеральных демократий.

Это видение было разрушено совсем другой реальностью. Вместо того чтобы альянсы предоставляли платформу для определения национальной политики и подходов, страны и их основные союзники формируют инструменты и используют альянсы для того, что они считают приоритетным для непосредственной обороны и инфраструктуры безопасности, необходимой для их национального выживания.

Другими словами, и основа, и периферия обоих альянсов в корне изменились по сравнению с тем, что ожидалось в 1990 году. Для стран Европы и Северной Америки происходят фундаментальные политические изменения, а вместе с ними и изменение приоритетов. Центровые страны изменяют свои различные двусторонние и многосторонние отношения, чтобы поддержать эти меняющиеся приоритеты.

И угрозы сами по себе значительно изменились, поскольку слияние внутренних и внешних угроз обеспечило основу для подъема авторитарных держав и движений ХХI-го века, чтобы бросить вызов самим либеральным демократиям и изменить их.

Балканские войны в 1990-х годах и захват Крыма в 2014 году стали серьезным напоминанием о том, что военный конфликт в Европе не стал историческим пережитком. И поскольку Соединенные Штаты, а затем и НАТО стали сосредоточиваться на противодействии террористическим угрозам, исходящим с Ближнего Востока, организационная структура вооруженных сил и сдерживание равных им конкурентов стали вторым важным фактором. Практически весь опыт взаимодействия с равными конкурентами стал уроком истории, который не повлиял или имел незначительное влияние на операции для западных сил обороны.

Подъем авторитарных держав, непосредственно бросающих вызов либеральным демократиям, был шоком. И это шок, который только начинает формировать приоритеты и новые подходы к военно-оперативным возможностям. Реорганизация западных сил — это работа, которая постоянно находится в процессе, когда разные страны явно сосредоточены на разных сочетаниях сил, чтобы справиться с тем, что они считают своими приоритетными задачами.

Отчасти это связано с тем, что угроза изменилась, а вместе с ней изменился и фокус инвестиций и приоритетов различных западных стран. С ростом религиозного терроризма, связанного с такими движениями, как ИГИЛ, угроза стала как географической на Ближнем Востоке, так и внутренней — внутри самой Европы. Вербовка из Европы в движение ИГИЛ на Ближнем Востоке, а также террористические акты в самой Европе, связанные с ИГИЛ или «Аль-Каидой» или другими исламскими террористическими организациями, стали основной угрозой для Европы и частью проблемы непосредственной обороны.

И эта угроза усиливается сочетанием внешних военных действий, а также операций и мер внутренней безопасности в Европе. Хотя угроза распространялась на всю Европу, отдельные государства столкнулись с ней более серьезно, и для таких государств, как Франция, Великобритания, Италия или Испания, этот аспект проблемы стал приоритетным.

Оба альянса предоставили для совместной работы инструменты и площадку, в рамках которой распространялась информация, а также были разработаны общая организационная структура вооруженных сил и типы операций. Для НАТО акцент был сделан больше на организационной структуре вооруженных сил и изменении контртеррористических оперативных возможностей; для ЕС это было больше обмен информацией, насколько это возможно в рамках общей политики безопасности.

Рост миграции из Северной Африки и Ближнего Востока не просто подверг серьезным испытаниям общие подходы ЕС, но и привел к явным несогласиям внутри Европы в отношении границ, внутренней безопасности и готовности разделить общее бремя по всей Европе, определяемое общей политикой Европейского Союза. Миграционное давление и террористические угрозы, как правило, фокусируют население на своей национальной принадлежности и своих культурных подходах для защиты своей нации и своих национальных интересов.

Структура Альянса полезна только с точки зрения того, как страна может использовать свои отношения с Альянсом или выработать общие подходы с государствами, которые наиболее тесно разделяют их.

Другими словами, миграционное давление и внутренние угрозы безопасности стали движущей силой политики Альянса гораздо сильнее, чем политика Альянса сформировала общие подходы. Это давление привело к возвращению к национализму или к стремлению нации к более тесным отношениям с государствами-единомышленниками в рамках структуры альянса или за ее пределами.

Различия между национальными подходами были столь же поразительны, как и сходства, но очевидно, что миграционные и террористические вызовы являются ключевым, на чем европейские страны сосредоточены в отношении непосредственной обороны. И этот фокус меняет характер действий меньших партнеров, а также фокус главных партнеров по альянсу.

Россия оказала косвенное влияние на миграционные и внутренние террористические угрозы. С одной стороны, россияне воспользовались расхождениями внутри Европы, чтобы усилить свою способность вмешиваться и влиять на ситуацию в регионе.

И они сами непосредственно действовали в европейских государствах, чтобы нанести удар по своей собственной «версии терроризма» в самой Европе, самый известный из которых это отравление в Соединенном Королевстве. С другой стороны, их участие в Сирии было частью поддержки Асада в сирийской гражданской войне, и это было сделано таким образом, что привело к увеличению потоков беженцев.

Но, став защитником Сирии и имея значительное военное присутствие в Восточном Средиземноморье, россияне теперь могут напрямую влиять на изменение политики, приоритетов и действий южных европейских государств. И открытие Турции дает значительные возможности для России в Европе.

Надежда на то, что «Европа целостная и свободная» увидит прогрессирующую интеграцию в Европейском Союзе наряду с возрожденным НАТО, рушится. Была надежда на то, что совмещение возможностей будет усиленно на подобии метода «невидимой руки» Адама Смита. Но такая надежда была разрушена возвращением прямой угрозы со стороны России, новыми военными подходами авторитарных держав и проблемами миграции и внутренней безопасности, связанными с растущим трансферингом ближневосточной нестабильности на запад.

Не менее значительным был экономический спад в Европе, где Германия, как главный экспортный двигатель, испытывает значительные спады. Перспективы устойчивого экономического роста не очень хорошие. Без стабильного и значительного экономического роста Европа сталкивается с рядом ключевых проблем: что делать с национальным единством? Как бороться с внутренними угрозами безопасности? Как построить более безопасную инфраструктуру ХХI века? И как переформатировать организационную структуру вооруженных сил, чтобы сделать ее более способной для сдерживания угроз ХХI века?

Замедление темпов экономического роста и необходимость поисков новых путей к экономическому росту дают такой глобальной экономической силе, как Китай, возможность расширить свои экономические позиции в Европе. Таким образом, Китай, который внедряется в сложную европейскую экономическую ситуацию, чтобы расширить свое влияние за счет того, что фактически искажает глобализацию, способствует усилиям России внутри Европы по расширению влияния авторитарных государств XXI века. Изменяя западную инфраструктуру, изменяются условия для достижения успеха в непосредственной обороне Европы.

Кризис COVID-19 и его влияние будут ощутимы также с точки зрения будущей динамики взаимоотношений между авторитарными государствами XXI века с либеральными демократиями, а также динамики изменения отношений между либерально-демократическими государствами. Доминирование Китая в критически важных каналах поставок было видно во время кризиса, и пока неизвестно, что западные государства будут делать с этим. В то же время национальные ответы Запада на COVID-19, безусловно, превалируют над приоритетом многонациональных рабочих отношений в качестве основного фактора реагирования.

В этом смысле кризис и ответные меры укрепили представление о том, что все государства являются полусуверенными в современной глобальной среде, но национальные обязанности являются основным вектором, из которого исходят защита и безопасность. Ранее мы подчеркивали, как НАТО отреагировала на кризис; но Европейский Союз и реакция ключевых европейских стран еще больше говорят о роли нации и приоритетах безопасности.

Соединенные Штаты имели значительные трудности в рамках своей федеральной системы государственного управления и большую неопределенность в отношении того, какие полномочия необходимо осуществлять в случае кризиса коронавируса и кем. И если в федеральной системе США, которая, в конце концов, имеет конституцию, предусматривающую разделение полномочий, то неудивительно, что Европейский Союз сталкивается со значительным экзистенциальным кризисом в борьбе с кризисом.

Кризис является основной причиной, по которой Европейский Союз должен существовать, чтобы разобраться в способах решения общих проблем безопасности. В течение некоторого времени стало ясно, что для либеральных демократий становится все более важным осознавать их зависимость от каналов поставок и необходимость иметь очень четкую стратегию устойчивости или следовать подходу «разумного суверенитета» («Smart Sovereignty»).

Обсуждая влияние коронакризиса, австралийский стратег Джон Блэкберн подчеркнул важность формирования подхода «разумного суверенитета» и надежных каналов поставок. «Когда мы модернизируем наши каналы поставок, нам нужно следовать модели „разумного суверенитета“. Масштабы или степень независимых способностей, которые у вас есть в стране, будут значительно отличаться от страны к стране…. То, что должно быть вместе с „разумным суверенитетом“, это надежные каналы поставок. У вас должны быть разнообразные каналы поставок, и вы должны быть уверены, что можете им доверять. То, что здесь очевидно, — это огромный аутсорсинг и зависимость от Китая как единственного источника фармацевтических средств и других необходимых предметов снабжения, которому нельзя „доверять“. Мы видели, как это не сработало в нынешнем кризисе».

Европейский Союз, безусловно, не смог выработать широкомасштабный совместный подход к преодолению кризиса, но, очевидно, у него есть возможность изменить свою роль, чтобы побудить государства-члены формировать подход «разумного суверенитета», который является основным средством непосредственной обороны в современном мире.

Возможно, в этом кризисе основные европейские государства будут делать то, что они были вынуждены сделать, как начало политического процесса, чтобы фактически решить эту проблему как ключевую задачу, на которой европейские государства могут сосредоточиться как индивидуально, так и коллективно.

Конечно, финны были и продолжают лидировать, думая об устойчивости и кризисном управлении. Это было единственное государство в Европе, которое в значительной степени сосредоточилось на устойчивости к кризису. Возможно, одно из самых маленьких государств в Европе отводить должное интеллектуальному лидерству, на что не обратили внимания более крупные государства.

Вместо того, чтобы следовать словам Бена Франклина — «мы все держимся вместе или мы все держимся отдельно», государства конкурируют за доступ к поставкам медикаментов и закрывают свои границы для контроля за перемещением товаров и людей. В конце концов, на этапе открытия границ и после кризиса основными вопросами буде то, как двигаться вперед Брюсселю и государствам, входящим в Европейский Союз, в формировании решений для будущего управления кризисами.

Очевидно, что ценность Европейского Союза заключается в значительной степени в том, что страны могут работать вместе, чтобы справляться с кризисами и формировать более эффективный путь для обеспечения безопасности каналов поставок и создавать защищенную инфраструктуру Европы от угроз авторитарных сил XXI века.

Нынешний кризис создает острую потребность не в стремлении к созданию, а в реальном создании более эффективной системы управления кризисами и большего внимания к безопасным каналам поставок, чем к следованию пиритического понятия о создании европейской армии.

Также очевидно, что стратегический переход от войн на Ближнем Востоке к вопросу о глобальном конфликте XXI века между основными мировыми державами происходит в контексте тридцатилетнего процесса глобализации. Это означает, что классическое понимание национальной или объединенной оборонной промышленности перевернулось с ног на голову, поскольку глобальное снабжение создало совершенно новую ситуацию, в которой задача состоит в том, чтобы на самом деле узнать, какие критические процессы и возможности должны находиться под национальным контролем во время конфликтов или кризисов, когда глобальные каналы поставок закрыты или недоступны.

Что значит поддерживать страну и ее вооруженные силы или силы безопасности в период кризиса? И этот вопрос не является лишним, поскольку с тех пор, как КНР вступила в ВТО, она проводит целенаправленную политику использования глобализации для стратегического доминирования.

Этого не произошло просто потому, что китайцы преследовали то, что можно назвать искаженной (с западной точки зрения) или направленной стратегией глобализации. Китай приняли с поддержкой западных политиков, промышленников и общественности, которые считают, что снижение издержек внутри страны и получение прибыли за рубежом являются непременным условием экономического развития. В то время как западные бизнес-школы выпустили поколение теоретиков, которые сосредоточились на рациональных каналах поставок и основных ценностях фирмы, что значило избавление от возможностей органического снабжения внутри фирмы. Китай был уже готов назвать себя «поставщиком выбора» для Запада.

Единственная небольшая проблема заключается в том, что КНР не является либерально-демократическим капиталистическим режимом, и лидеры КНР имеют глобальную стратегию, которая опирается на искаженную глобализацию для получения стратегического преимущества. Как отметил австралийский стратег Росс Бэббидж, в своем недавно опубликованном докладе о политической войне:

«Очень большая экономика Китая и власть партии в ней дают Пекину широкие возможности для убеждения, подкупа и принуждения национальных и региональных правительств к принятию крупных инфраструктурных разработок и других действий Китая в своих обществах». Китай может позволить себе покупать ключевые иностранные предприятия, предлагать финансирование для неэкономичных инфраструктурных проектов и субсидировать выход китайских корпораций на стратегически важные рынки, даже в сильных западных обществах. Это дает Пекину варианты стратегического позиционирования, которые Москва не может себе позволить«.

Сначала деятельность Китая вызвала коронакризис. Затем использование доминирующего положения в сфере медикаментов и постоянная поддержка информационной войны, направленной на разделение и завоевание, стало необходимостью. В это же время, россияне направили специалистов в Европу, чтобы «поддержать» усилия по преодолению кризиса. В случае с Италией россияне даже отправили военных РХБЗ войск в Италию, чтобы помочь, что, конечно, обеспечивает еще один канал доступа России в Европу, который также можно использовать в любом будущем кризисе.

Другими словами, сегодня проблема для непосредственной обороны Европы комплексная, которая включает изменение структуры сил для сдерживания россиян, укрепление внутренней безопасности для борьбы с террористическими угрозами, восстановление внутренней инфраструктуры и промышленности для защиты Европы и сохранения конкурентоспособности, а также пересмотр преимуществ и ограничений альянсов в обеспечении возможностей страны в защите национальных ценностей и места Европы в мире.

Ясно то, что усиленная интеграция в соответствии с прогнозами Европейской комиссии сейчас не рассматривается, как и европейская оборона и НАТО со всеми союзниками, способствующими тому, чтобы Статья III вызывала доверие в своих обязательствах по защите Статьи V.

Оборона всегда представляла проблему, как для экономистов, так и для тех, кто считает, что для либеральных демократий путь вперед — это усиление мультилатерализма. Для экономистов затраты на оборону являются побочными эффектами, которые лишают роста.

Но проблема в том, что без национальной безопасности и надежного производства и поставок не будет реалистичной стратегии экономического роста. Вопрос на самом деле заключается в том, как расставить приоритеты для инвестиций и обеспечить надлежащие инвестиции в оборону и формирование эффективных сил обороны для государства.

Для тех, кто считает, что национализм — это девятнадцатый век, многосторонние соглашения и союзы рассматриваются как предвестник будущего и лучший способ обеспечить безопасность, защиту и оборону «свободного мира». Такое мнение не учитывает тот факт, что национальная идентичность в демократических обществах остается основой готовности населения защищать свой образ жизни.

И альянсы существуют только потому, что население страны готово защищать себя и они выбирают с кем они готовы работать, и заключать сделки, чтобы оказавшись в кризисе, иметь реальные средства защиты, как нации, так и их значимых союзников. И это имеет смысл с точки зрения как реального проявления, так и демонстрации чего-то, что имеет значение для победы над противником, сосредоточенным на поражении вашей нации и тех стран-партнеров, которые разделяют ваш образ жизни.

Без реальных возможностей и реальных обязательств альянсы — это просто диванные войска, которых противник может спокойно игнорировать, пока они занимаются своими делами. Хуже того, страны могут использовать альянсы как способы игнорировать свои собственные нужды и потребности в непосредственной обороне и просто ожидать, что более влиятельные члены альянса выполнят работу за всех остальных с минимальным вкладом для конкретной страны.

Но ясно, что это не 19-й век, в том смысле как теперь западное государство может непосредственно оборонять себя и свои интересы. Мы находимся в ситуации, когда даже могущественные западные государства могут проводить стратегии обороны и безопасности с позиции полусуверенитета. Задача состоит в том, чтобы постоянно нужно менять то, что необходимо сделать стране в отношении ее требований безопасности, защиты и обороны, чтобы защитить себя от тех партнеров или союзников, которые готовы сделать тоже для себя.

Реальность заключается в том, что оборонна является национальной, но осуществляется в ситуации полусуверенитета. Он сформирован полусуверенными отношениями с другими либерально-демократическими государствами, но также и с точки зрения типа отношений, которые либерально-демократические государства будут иметь с авторитарными властями ХХI века, которые теперь действуют как внутри, так и внешне, в отношении самих либеральных демократий.

Союзы имеют решающее значение, но не являются определяющими в решении задач непосредственной обороны, стоящих сегодня перед либерально-демократическими государствами. Национальные цели и задачи должны быть четко определены, заявлены и реализованы, но это должно быть сделано так, чтобы те либерально-демократические государства, которые больше всего желали бы действовать в поддержку вашей страны, знали об этих целях и были с вами на одной волне касательно того, как лучше всего справиться с кризисом.

Например, поляки объединяют две ключевые линии в формировании непосредственной обороны. Во-первых, это выделение государств с похожими подходами к обороне, что можно отнести к польско-нордическому поясу обороны . Второе — это ключевая характеристика «коалиции желающих» активно действовать для обороны того, что эти государства считают своим общим интересом и общими подходами к непосредственной обороне.

Эта позиция была сформулирована министром обороны Польши в таких высказываниях: «В национальных интересах Польши создать институты, и я не рассматриваю наши двусторонние отношения с американцами как вариант или альтернативный подход к НАТО», заявил генерал, подчеркнув твердую приверженность Польши НАТО как не подлежащему обсуждению и центральному элементу повестки дня в области безопасности и внешней политики страны.

«Нас не интересуют лейблы или бренды — НАТО, США — мы говорим о возможностях, эффективности, готовности и так далее», — добавил он. Более тесные отношения Польши с Вашингтоном являются «сигналом для других стран на западном направлении, но я также веду диалоги со всеми странами восточного фланга, и мы видим такую же угрозу. Мы больше ощущаем ответственность быть региональным лидером ».

Изучая подходы и приоритеты ключевых государств в Европе к непосредственной обороне, мы выделили основной момент: ответ на разные вызовы разный и отражает национальную политику и приоритеты с учетом виденья альянсов, сформированных этими различными подходами. Другими словами, альянсы предоставляют основу для обмена инструментами, объединения ресурсов и поиска общих способов совместной работы.

Но альянсы все в большей степени определяются национальными программами и имеют значение в значительной степени благодаря тому, что ведущие страны готовы сделать для борьбы с Россией и угрозами безопасности в Европе в отдельности и вместе.

Союзы остаются важными площадками, поскольку они предоставляют возможности для совместной работы, а также напоминают об обязательствах; но они все чаще характеризуются разнообразием толкований и, все чаще за их кулисами происходит группирование государств, что ведет и приведет к различным приоритетам, а также действиям в условиях кризиса.

По сути, то, что возникает, — это индивидуальное сдерживание не со стороны Европейского Союза или НАТО, а со стороны ведущих стран, вовлеченных в кризис, которые затем будут действовать как магниты, притягивающие железные опилки, для определения характера угрозы, с которой необходимо бороться. Опасность возникновения разногласий в условиях кризиса реальна; но эту угрозу нельзя скрыть, утверждая, что в Договоре НАТО есть статья V или пункт о солидарности (статья 222) и пункт о взаимопомощи (статья 42) в Лиссабонском договоре ЕС, который требует совместных действий.

Дело в том, что совместные действия могут быть, но какие действия, кто их делает и с какой политической целью является основной задачей кризисного управления, поскольку Европа и Запад сталкиваются с постоянно изменяющимся характером угроз для обороны и безопасности ХХI века.

Индивидуальное сдерживание в условиях кризиса сочетается с тем, что можно назвать разъединенное сдерживание, при котором группы государств действуют совместно, но, учитывая методы управления кризисом XXI века, задача будет заключаться в том, чтобы поддерживать эту общностью на протяжении всего кризиса.

Разница между Северной Европой и Южной Европой касательно непосредственной обороны значительная. Что касается Северной Европой, здесь россияне используют значительные вооруженные силы с Кольского полуострова и делают это для поддержки своих операций на Ближнем Востоке, а также для того, чтобы переформатировать свои возможности для того, что Запад называет «новой битвой за Атлантику».

Скандинавы наращивают свои совместные усилия, модернизируют свои силы и сосредотачивают внимания на новых инструментах ведения войны, созданных авторитарными государствами XXI века. Их приоритетными союзниками являются Соединенные Штаты и Соединенное Королевство, учитывая размеры, масштабы и характер российской угрозы, включая значительные изменения в российских ядерных силах.

Для центральных государств Южного фланга, Греции, Испании и Италии, где продолжается экономический кризис и внутриполитические конфликты и, в случае Италии, растущее недовольство Европейским союзом, акцент делается на другом. С Испанией задача состоит в том, чтобы удержать нацию вместе; с Грецией это экономическое выживание как нации; для Италии это противодействия расширяющемуся разногласию внутри страны.

Это означает, что возвращение россиян на Ближний Восток гораздо более значимо, чем то, что россияне делают в других местах; Россия стала игроком в событиях на Ближнем Востоке, и это надо учитывать с точки зрения событий в Средиземноморском регионе.

Также внимание уделяется военной модернизации. Испания подписала соглашения об участии в Future Combat System. Испания — это страна, где строятся самолеты A400M и A330MRTT, и испанцы также управляют эскадрой быстрого реагирования НАТО в Западном Средиземноморье. Вступление Испании в НАТО в 1980-х годах стало ключевым событием для краха советского военного подхода к Европе. Что-то, что советские люди 80-х годов вроде Путина не забудут. Но повторение Испанией чего-то на подобии гражданской войны в условиях ХХI века обеспечивает почву для использования Россией европейских разногласий.

Для Италии угрозы безопасности как с Востока, так и с Юга очевидны с точки зрения миграционного давления, а также его экономического воздействия. Военная модернизация направлена на борьбу с угрозами с юга, поэтому модернизация флота и авиации сосредоточена в этом направлении.

Но влияние президента Эрдогана и его новой политики Османской империи приводит к значительному пересмотру того, что означают угрозы с юга. Будет ли Турция выходить из НАТО? Поменяет ли Турция свои отношения с Россией, чтобы оказать давление на Запад и расширить свое влияние на Ближнем Востоке?

Смотря дальше на север, Центральный фронт, известный в годы холодной войны, исчез и переместился на восток в Польшу. С точки зрения США, с фактическим крахом германского оборонного потенциала и растущим соперничеством с Германией в Европе и за ее пределами Соединенные Штаты укрепляют свои отношения по непосредственной обороне с Польшей, и поляки, безусловно, тоже это принимают.

Возникает вопрос, куда движется Германия? Очевидно, что многое зависит от постоянно изменяющейся позиции объединенной Германия касательно того, что она поддерживает в Европе и за ее пределами. Многое зависит от будущего немецкой экономики. Правительство Франции при президенте Макроне явно приняло Германию в качестве партнера по обороне и стремится использовать эти отношения в рамках модернизации обороны Франции.

Но ядерная угроза со стороны России, как измененная, так и усиленная, остается нерешенным вопросом, что влияет на то, какой будет непосредственная оборона в условиях кризиса. Как отметил Пол Бракен в своей работе о втором ядерном веке, правила того, как будут работать дипломатия и ядерные угрозы, еще предстоит определить. И хотя ни один лидер в Европе на самом деле не хочет думать о том, как управлять кризисом в контексте ядерной угрозы, которая будет развиваться в мире путинской России и Америки Трампа, но существует необходимость не просто думать об этом, но и формировать эффективные подходы к такому антикризисному управлению.

Составленная из разных стран «Европа целостная и свободная» предоставляет Путину значительное поле для действий. С Венгрией как фактическим Троянским конем для западной обороны. Разногласия стран австрийско-венгерской империи в версии ХХI века все больше переопределяют, как будет или не будет функционировать Европа. И Россия не просто ждет, чтобы увидеть, что происходит. Она действуют как внешне, так и внутри Европы, создавая необходимые условия .

Короче говоря, непосредственная оборона снова обрела актуальность в Европе.

Но это произошло благодаря тому, что сама Европа вместе со своими отношениями с Соединенными Штатами переживает период решительных перемен.

Возможно, не совсем точный, но пример этого — Британия. Будет ли Соединенное Королевство через пять лет, пока неясно. А отсутствие ясности в отношении самой Великобритании вместе с ее политикой в Европе открывает каналы, через которые может действовать Путин.

Вместо того чтобы иметь целостную и свободную Европу как результат конца исторической эпохи, с активным участием Северной Америки в прочных многосторонних альянсах, у нас есть европейская головоломка, в которой собрались разные кусочки, соединенные воедино с разных мест, с разными целями и для разных задач.

У нас есть калейдоскоп политических решений, которые решают проблемы, вызванные кризисом. И именно такая матрица покажет значимость Европейского Союза и НАТО, или же ее отсутствие.


Підтримати проект:

Підписатись на новини:




В тему: