Что ждет украинский национализм?

Поставленный таким образом вопрос неизбежно заостряет дискуссию вокруг характера и содержания процесса достраивания украинской политической (гражданской) нации и ее государства.

Именно такая последовательность задана Революцией Достоинства в 2013-14 годах. Все-таки я считаю «Евромайдан» только одним из ее периодов, причем не самым главным, поскольку он определялся внешним фактором, мотивом заслуженного, «заработанного» выбора в пользу Запада, а точнее ЕС, который пытались украсть или исказить.

Ранее действовала другая последовательность — сначала государство (1991), потом нация (две версии которой появились в результате «холодного» гражданского конфликта 2004-5 гг.). В своих мемуарах и некоторых выступлениях, сознательно или, нет, но второй президент Украины Леонид Кучма повторил тезис премьера королевства обеих Сардиний Кавура, мол, «Италию создали, теперь необходимо создать итальянцев». На пятый год революции и на пятый год третьей (1648-54, 1918-21, 2014- ) Войны за Независимость подобный дискурс, наконец,  устарел. Ведь как ни разбрасывай, как ни собирай пасьянсы социологических исследований — более двух третей избирателей жестко ассоциируют себя с прозападной, антиавторитарной и евроориентированной Украиной, иными словами, революционными ценностями.

С точки зрения конструктивистской теории в дисциплине исследований национализма (явления исторически отнюдь не древнего, ему от силы, в самом широком понимании, около четырех с половиной веков) это и есть буржуазно-демократический национализм. Говоря прямо, он просто-напросто победил. Рамка установлена, и ее края уже не могут быть поколеблены разочарованием в тех или иных политиках, подобное разочарование вообще нормальное явление для демократий, как юных, так и старинных.

Что касается других подходов или трактовок национализма, в том числе и украинского, а именно «этнокультурного» и «этнического», то с ним объективно возник, и ранее существовал, ряд проблем. Проблем, можно сказать, встроенных по умолчанию. Мало того, Революция и война умножили и усугубили эти проблемы.

Во-первых, очевидно, что победа Революции и решительная остановка путинских полчищ была обеспечена в первую очередь Киевом, Днепропетровском, Харьковом, тяжелейшим боем в Одессе, преодолением (в самом мрачном, готическом звучании этого слова) в Запорожье. Можно и о других важных эпизодах вспомнить. Отсюда — слом одного из важнейших сегментов ядовитого «черного нарратива» нашей непростой постсоветской истории о «неукраинской Украине».

Никакой «неукраинской Украины» больше нет.

Полностью исчерпаны и отправлены  в архив и такие концепции, как «пророссийские левые» и «старые левые» вообще, равно как и «малороссийство», потерялось в ветрах истории последних лет и  закарпатское русинство, и галицкие самостийные фантазии (как говорит молодёжь, «вот это все»).

Немалую лепту — безотносительно оценок, а лично моя оценка, скажем так, тревожная и скептическая — в закрепление нового статус-кво внес и Институт национальной памяти. Многое в его деятельности спорно. Но она проводится  на определенной базе легитимации.

Трудно отрицать, что, в первую очередь фантомные боли Москвы по своей давно распавшейся империи спровоцировали в буквальном смысле  невиданное в нашей истории отторжение всего, что связано с Россией /СССР/Империей Романовых (которая «московской», кстати, была только при первых трех царях). Это было неизбежно после вторжения РФ в Крым и на Донбасс. Поэтому «квази-антиколониальный», и без кавычек антиимпериалистический характер украинского политического национализма уже не изменить. Плохо это или хорошо с точки зрения распространившегося на Западе поветрия винтажных политических идей в среде мещан, таких как национально-государственный суверенитет и культурный национализм, в условиях противостояния этих идей глобализму? Простого ответа на этот вопрос пока не существует.

Но такой ответ будет дан после промежуточных выборов в законодательную власть США в начале ноября этого года. Одобряет ли избиратель националистическую в вышеуказанном значении (и национал-империалистическую на внешнем контуре Америки) политику президента Трампа, его идеологов и его течения, фракции в Республиканской партии, или нет? Опросы – ничто, результат выборов – всё.

Скорее всего, очередные досрочные выборы предстоят и в Великобритании – на чьей стороне общество? Шитого ленточками с европейскими звездочками компромисса Терезы Мэй с Брюсселем, который ЕС сам по себе пока даже не рассматривает (уходя – уходи, как на лозунге в кабинете загса, где работал Ипполит Матвеевич Воробьянинов)? Бориса Джонсона, хлопнувшего дверью виз офиса ключевого министра и интерпретирующего волю британцев как разрыв с ЕС на все сто процентов? Оппозицию – лейбористов? Мы пока не знаем, но к нам и нашему национальному проекту этот процесс имеет самое прямое отношение.

А направленность украинского национализма на оборону от злоумышлений Кремля против Украины и всего свободного мира растянется теперь на десятилетия.

Другое дело, что все эти букеты и тортики в нашей стране уже не может получить «этнический» национализм, а что касается «этнокультурного», то он продолжит получать милые шарфики и варежки на Рождество, но не более того. Потому что оба этих подхода оказались кратно менее объемными, а с точки зрения партийно-политической системы едва заметными на фоне взрыва сверхновой 2013/14, которым завершилась вестернизация  Украины, ее метафорическое европейское «возвращение».

Вряд ли мы хотим быть похожими на нынешние, с точки зрения общественной атмосферы, Польшу или Венгрию, и наши интересы в гуманитарной сфере продолжат еще какое-то время с грохотом сталкиваться. Однако, лояльная западному ядру Украина здесь способна играть в долгую, хотя бы потому, что ни Польша, ни Венгрия объективно не способны «перебежать» в лагерь РФ, Ирана, Сирии и Северной Кореи. Но зависит ли от нас магистральное направление? Станет ли Украина развиваться по лекалам Дальнего Запада, Северной Америки, или «осажденной крепости», на манер Израиля?

На мой взгляд, и с учетом трансформаций в самой Европе, а также трансатлантических отношений — мы скорее движемся во второй, израильской «парадигме». Но все еще может измениться. Аксиома только одна — мы уже не вернемся «назад», к игре беспринципных политиканов на расколах, искусственных или культурно-обусловленных.

Это «назад» перестало существовать.

А вот землю обетованную еще предстоит построить.

Максим Михайленко